Первая мировая

Мария Николаевна считала несправедливым, что эта тема со временем ушла из сферы интересов российских художников. Постепенно эта тема уходит и из других сфер нашей жизни. Образ лошади становится красивым мифом. В советский период, используя старинный патефон, Мария Николаевна часто слушала классическую музыку, арии из опер в исполнении Шаляпина, Козловского, Лемешева и других известных оперных артистов. Много старинных пластинок у нее были с военными маршами. Но любимым ее музыкальным произведением была песня в исполнении Утесова о судьбе лошади и извозчика, которых из жизни постепенно вытесняют автомобили и метрополитен.

Во время службы сестрой милосердия в Осовецкой крепости, в краткие минуты отдыха Марию Николаевну радовало общение с отцом и, практически ежедневно, приходящие в ее адрес письма и почтовые карточки. В основном они были от матери, жившей в ту пору в Москве, и от мужа, который воевал в нескольких километрах от Осовца, неподалеку от Варшавы. С почтой в Осовце, по сравнению с другими участками фронта, дела обстояли неплохо. Этому способствовало железнодорожное сообщение и наличие шоссе и грунтовых дорог. В крепость достаточно часто поступала периодическая печать — журналы и газеты. Мария Николаевна любила читать журналы «Нива», «Родина», другие иллюстрированные периодические издания. Впрочем, во время отдыха она читала и много книг — художественных и специальных. Особенно она любила читать поэмы и стихи русских поэтов. Наверное, неспроста, первой книгой, которую мне подарила бабушка совсем в юные годы было отдельное издание А.С.Пушкина — поэма «Руслан и Людмила». Эта небольшая уже сильно потрепанная книжица хранится у автора до сих пор.

Строки стихов, посвященные раненым бойцам Первой мировой всегда трогали ее сердце. Возможно подобные стихотворения, когда то повлияли на выбор ее стези:

Раненым

Не дорогие хризантемы,
Несите раненым любовь.
За нас, пока мы были немы,
Они в бою пролили кровь.
А им не надо лучше счастья, —
Всю жизнь томящимся в тоске, —
Как — дрожь почувствовать участья
В родной протянутой руке.
Святая нежность без названья
В сердцах рождается простых.
Их просветленное молчанье
Красноречивей слов пустых.
Они в лицо глядели смерти,
Не отводя упорных глаз.
Их взгляду ясному поверьте,
Поймите их. Не надо фраз.
Чтоб знали чистые, как дети,
Герои славных долгих битв,
Что это праздник в лазарете —
Свиданья, полные молитв!
К святым сердцам не будьте немы, —
Они на подвиг рвутся вновь.
Не дорогие хризантемы,
Несите раненым любовь!

Письма раненых

С какой печалью и любовью
Читаем мы, сквозь слез туман,
Листки, написанные кровью,
Струящейся из ран…
На нас глядят из каждой строчки
Все те же милые глаза,
Нам снятся пушки, рощи, кочки
И бранная гроза!
И мы следим за каждым шагом,
Не покидая ни на миг
Того, кто рухнул за оврагом
И выронил свой штык.
Мутится взгляд его от муки,
В крови — томительный пожар,
И вот протягивает руки
Спаситель санитар!
И под огнем жестоким боя,
Оставив красный, влажный след,
Несут сраженного героя
В походный лазарет.
Здесь ночи тянутся в томленье,
А сердце снова рвется в бой,
Он слышит пуль глухое пенье
И пушек дикий вой.
Штыки щетинятся стальные
И знамя веет над полком,
А где-то ждут его родные
В осиротелый дом
С какой печалью и любовью
Читаем мы, сквозь слез туман,
Письмо, написанное кровью,
Струящейся из ран[79]

.

Яков Годин