Первая мрачная ночь

– Всегда готов, – собрался он.

Я дала знак Таньке и, после того, как она исчезла, продолжила:

– Я смотрю, любите же вы людям жизнь портить, достопочтенный Владимир Павлович. Хлебом с водкой вас не корми, дай кому-нибудь тухлую свинью подбросить. Хотя нет, до водки вы очень даже охочи.

– Я не понимаю…

– Не перебивайте, глубокоуважаемый. Разъясните, дорогой, кто просил вас соваться в нашу жизнь и все переворачивать вверх тормашками?

– Но я не…

– Вы здесь никому не нужны, – сурово-ледяным голосом проговорила я. – Вы лишний. И я буду вам очень, ну просто очень признательна, если вы раз и навсегда покинете наш дом и забудете навек сюда дорогу.

Он глубоко вздохнул и, напустив в глаза побольше грусти, заговорил открыто:

– Юля, ты считаешь, я не понимаю, что творится? Я ведь не слепой. – Смешно, полминуты назад он сам твердил обратное. «Я не понимаю… Не понимаю…» – Ты еще взрослый ребенок, к тому же неискушенный… Юля, я бы плюнул на все и впрямь не вмешивался, если бы ты не… ты не… была так мне дорога. Забавно, самому тридцать шесть, а… – он стыдливо опустил глаза, – влюбился как мальчишка. Я знаю твоего Хрякина, он тебе не пара.

– А ты пара?! – хохотнула я. Ну и пусть меня считают стервой! – Так, с меня довольно. Катись отсюда со своей любовью. Вернула б тебе подаренную маме шубу, да она так давно о ней мечтала… Притворимся, будто я швырнула вам ее в лицо, чего бы мне очень хотелось. Прощайте, Владимир Павлович.

– Что ж, если так… – Клянусь, в глубине глаз его я заприметила слезы. – Мне жаль, что так вышло. Я никогда не желал тебя обидеть.

Он ушел. Дверь закрылась. Навсегда.

– За что ты его так? – набросилась на меня Танька, которая, оказывается, не преминула подслушать разговор.

– Чем несправедливее наша ненависть, тем она упорнее, – загадочно ответствовала я и прошла в комнату.

Честно говоря, захлопывая за ним дверь, я думала, что наступит облегчение от потери ненужного груза и умиротворение от справедливого отмщения. Ни первое, ни второе почему-то не наступило.

Репетиция к предстоящему «КВНу» прошла удачно: все наконец-то выучили песни и отведенные каждому участнику шутки. Лично мне шутки не досталось, да я и не стремилась выступать соло. Просто стою в массовке и песни пою со всеми. Полностью отказаться от этого мероприятия было, к сожалению, нельзя: у ректора пунктик, что все отличники должны присутствовать обязательно. Что вроде как мы лучшие не только в оценках, но и в студенческой общественной жизни.

– Ты порвала с ним? – отловил меня в перерыве папаня. – Мать сказала, он звонил.

Вот притворщик! «Это ты с ним порвал!» – хотелось мне ответить. Как он мог?

– Да.

Почему я не могу врать, если врут мне?

Отец нахмурился. Раз он наговорил Кольке гадостей, стало быть, понял, что у меня на то не хватило духу. И сейчас он понял, что я вру, но не понял, что я знаю, что он врет. И ничего не сказал. Я тоже ничего больше не сказала.

Дома я вплотную занялась расследованием. Новые факты поражали своей непонятностью и никак не желали укладываться в уже привычную картину с заголовком «Убийца Федоткин». Кто приходил к Колесниковой перед ее смертью? А что, если старик спятил и видел всего-навсего полицейских, выходивших из ее квартиры уже после убийства? Или, может быть, ему эти мужчина с женщиной приснились?

Допустим, он ничего не выдумал. Это ведь могли быть любовник и подруга. Сам же говорил, что мужики к ней часто захаживали. Но что-то мне подсказывало, что эти люди тесно связаны как с одним убийством, так и с другим. Высоким мужчиной мог быть, предположим, Крюков, это вполне реально, зная то, что они были любовниками. То есть я знала, что он был ниже ростом того же Юрочкина, но опять же сам старик при очной беседе дышал мне в пупок. А женщина? Неужели Ангелина? Но какая же она стройная? Хотя стройность – понятие растяжимое, равно как и маленький оклад.

Эх, вот бы с Колей посоветоваться. Вероятно, он подберет ключик к этой загадке. Только вот от него ни слуху ни духу.

На институтский «КВН» Любимова, естественно, притащилась. А также родители, хотя папе и так положено быть там, ведь он преподаватель. Я была на удивление спокойна, даже флегматична, видимо, ресурсы нервной системы исчерпались, и вместо того, чтобы рьяно бороться за свою любовь и личную жизнь, я приникла к многочисленному ряду пофигистов. Что воля, что неволя – все равно. Единственное, что слегка затронуло мое сознание, – это мысль о том, что в зале не хватает того, кого бы я больше всех желала здесь увидеть. Но с какой стати ему тут присутствовать?

– Ты как? – отозвав меня в сторонку по окончании пытки под названием «выступление на публике», проявила волнение лучшая подруга. – Живая?

– Наполовину, – вяло отозвалась я. – Он мне больше не звонил. Я ждала вчера весь день, что он позовет к себе, я бы все бросила, родителей бы бросила, я бы прилетела… Но он не звонил.