Первая на возвращение. Аристократка в Советской России

"Что ж, я рад, что выстрелы предназначались не нам, – промолвил Вик, с облегчением забираясь на своё верхнее ложе. – Но скажи мне, в твоей стране всегда происходят столь дикие вещи?"

"Разумеется, нет, но, возможно, это сообщение касалось нас", – осторожно ответила я и в то утро больше не смогла заснуть.

В половине шестого кондуктор-латыш постучал в нашу дверь и сказал, что мы подъезжаем к Острову9, где нам нужно будет выйти из поезда для прохождения таможни.

Моё сердце учащённо забилось при мысли о том, что всего через несколько минут я снова вернусь на отчую землю, увижу своих людей и услышу родную речь. Мне было интересно, какие первые русские слова долетят до моих ушей, хотя какими бы они ни были, пусть даже самыми худшими ругательствами, они звучали бы для меня, словно музыка. Мои руки дрожали от волнения, а по спине бежали мурашки. Вик тоже выглядел довольно-таки бледным, его нос заострился, и, хотя он ещё не произнёс ни словечка, я подозревала, что из-за меня он очень беспокоится об этой поездке в Россию и с тревогой спрашивает себя, как там станут со мной обращаться. Когда мы собрались выйти из купе, он обнял меня за плечи.

"Всё в порядке, Малышка, ты само мужество", – сказал он.

И с этим изящным комплиментом я вышла в коридор, тогда как в открытое окно сквозь морозный воздух залетели первые русские слова, доносившиеся одновременно с трёх разных сторон:

"Пожалуйста, пожалуйста …"

"О, Господи, что случилось?"

И: "Куда, чёрт возьми, ты лезешь, бабуля? Ты не можешь сесть в этот поезд со свиньёй …" Однако "бабуля" возмущённо кричала, что она не только может, но и обязательно сядет!

Посмеиваясь над комбинацией этих бессвязных фраз, я соскользнула по обледенелым ступенькам и прошла по платформе в зал ожидания вокзала, который одновременно был и таможней. Кроме нас, там оказалось всего три пассажира, и, пока наши чемоданы затаскивали на стойку, я огляделась. Это был типичный маленький российский вокзал – с желтоватыми стенами и несколькими пыльными лампами, которые отбрасывали на всё вокруг тусклый свет, безрадостный и унылый; но был и единственный положительный момент: здесь аппетитно пахло свежеиспечённым хлебом.

"Чёрный хлеб, это чёрный хлеб, Вик", – восхищённо прошептала я и сделала несколько глубоких вдохов, чтоб наполнить лёгкие знакомым приятным ароматом.

Досмотр наших чемоданов не занял много времени, ведь у нас имелось лишь по одному на каждого и внутри них не было ничего, кроме строго необходимой одежды, подходящей для вояжа по России. Таким образом, после того, как мы предъявили наши паспорта и туристические визы, задекларировали наши деньги, и дорожные чеки, и все мелкие украшения, которые были на нас надеты, нам сообщили, что мы можем либо вернуться к поезду, либо позавтракать на вокзале, поскольку наш отъезд значительно задержится из-за нью-йоркской дамы и её несметного багажа. Бедная старушка не нашла ничего лучше, как привезти с собой не куда-нибудь, а в Россию кучу платьев, шёлкового нижнего белья и чулок, из-за чего, когда её кофры распаковали, вокзал стал похож на разграбленный магазин женской одежды.

"Какого дьявола вы привезли всё это барахло? – сердито спросил досмотрщик. – Вы собрались открывать магазин? Разве вы не знали, что запрещено ввозить вещи больше определённого количества?"

"Видите ли, это подарки, – виновато пробормотала женщина. – В России у меня множество родственников и друзей, и я хотела привезти что-либо каждому из них".

"Вы определённо никого не забыли", – проворчал мужчина и с помощью двух девушек принялся разбирать вещи.

"А теперь смотрите, – услышала я его слова, когда мы с надеждой направились к двери с надписью "Ресторан", – вам разрешено оставить себе ровно столько предметов каждого вида и взять их с собой в Ленинград. Остальное вы оставите здесь, мы выдадим вам квитанцию, и вы получите всё на обратном пути".

Ресторан оказался крохотным закутком с миниатюрной стойкой, на которой было выставлено несколько видов еды. За стойкой стояла молодая розовощёкая и голубоглазая женщина. Она была одета в короткую телогрейку, а голова её была замотана пушистой коричневой шалью.

"Чай, кофе, хлеб с сыром или булочки?" – спросила она, широко улыбаясь и демонстрируя все свои белые зубы и ямочки на щеках. И звонко рассмеялась, когда мы заказали всё перечисленное.

Итак, мы сели за нашу первую русскую трапезу, и я упивалась кислым чёрным хлебом, тогда как Вик при его виде скорчил гримасу и выбрал булочки.

"Скажу, что они хороши – эти как-там-их-называют", – констатировал он, похоже, сильно удивлённый тем, что они оказались таковыми.

Я гордо кивнула, будто сама их и испекла, заметив, что, бесспорно, русские булочки всегда были вкусными и, более того, знаменитыми.