Первая научная история войны 1812 года

(…) Мне представляется, что если рассматривать вопрос о предлагаемом венским двором возобновлении союзного договора 1792 г. и других актов, последовавших за ним, совместно с вопросом, обусловливающим ныне необходимость срочного объединения наших сил, то это потребует обсуждения, в связи с чем задержится принятие решения, являющегося неотложной необходимостью».²⁰ Еще одна показательная цитата: «По восшествии моем на престол я оказался связанным политическими обязательствами, многие из которых находились в явном противоречии с интересами государства, а некоторые были несовместимы с географическим положением и взаимными выгодами договаривающихся сторон (выделено мной, Е.П.). Желая, однако, дать весьма редкий пример уважения публичных обязательств, я взял на себя тягостную задачу выполнить и эти обязательства, насколько это в моей власти или насколько это позволит мне священный и незыблемый закон блага моих народов. Европа явилась, таким образом, свидетельницей моей готовности поддержать силою оружия моих союзников в деле, чуждом интересам моей империи (выделено мной, Е.П.), но к которому она присоединилась еще до моего восшествия на престол. Когда небо благословило мои усилия, направленные на полюбовное разрешение этих разногласий, интересы этих же держав были соблюдены во время переговоров, которые вел мой кабинет. Достаточно взглянуть на договор, чтобы убедиться в заботе, проявленной мною для поддержания прав, которые мои союзники могли по справедливости выставить в том бедственном положении, в котором они оказались в силу своей непредусмотрительности. Мое постоянное заступничество за короля Обеих Сицилий, не преследовавшее какой-либо прямой выгоды, является лишним доказательством моей верности принципу: необходимо самому показывать пример того, чего требуешь от других».²¹ И в другом месте: «В случае необходимости прибегнуть к силе оружия Россия, хотя она и находится вне пределов досягаемости врага и, следовательно, менее любого другого государства заинтересована в этой борьбе, первой подаст пример энергичных действий(?)».²² Поразительно! В этих официальных документах (которые умудрились в упор не заметить все мои предшественники) сам царь безоговорочно формулирует истину: Франция России не опасна, воевать с ней – противоречит интересам России и т. д. Но, как мы знаем, Александр вскоре начнет одну за другой попытки осуществить вторжение во Францию! В этой связи весьма важно помнить, что в 1801–1805 гг. перед Россией не стояло дилеммы: к какому лагерю, французскому или английскому, ей необходимо безоговорочно присоединиться. У российской дипломатии оставался широкий простор для маневра (или даже вообще не было необходимости в подобных «маневрах» участвовать!).

Как современников, так и потомков долгое время вводили в заблуждение высокопарные официальные фразы Александра, пестрящие в его переписке и в текстах международных соглашений III коалиции. Вот как сам он объяснял их значение: «Самое могучее оружие французов, которым они до сих пор пользовались и, которое все еще представляет в их руках угрозу для всех стран, заключается в убеждении, которое они сумели распространить повсеместно, что они действуют во имя свободы и благоденствия народов. Было бы постыдно для человечества, если бы столь благородное дело считалось целью правительства, не достойного ни в каком отношении выступать ее поборником; для всех государств было бы опасно оставлять за французами и на будущее время важное преимущество обладания подобной репутацией. Для блага человечества, действительных интересов законных правительств и успеха предприятия, намечаемого обеими нашими державами, необходимо, чтобы это грозное оружие было вырвано из рук французов и обращено против них самих. Таков первый вопрос, по которому весьма желательно, если это возможно, договориться с британским правительством, и Вы должны дать понять, что это непременное условие установления тесного и сердечного союза между Россией и Англией».²³ То есть Александр чувствовал, что общество Европы (и отчасти России!) постепенно понимало правоту французской стороны – и уже готовил почву для будущей агрессивной пропаганды (в том числе, с большой компонентой клерикального мракобесия).