Первая научная история войны 1812 года

Ст. 8. — Равным образом, если бы вследствие только что происшедших в Константинополе перемен, Порта не приняла посредничества Франции или, если бы в случае принятия такового переговоры в продолжение трех месяцев после их открытия не достигли удовлетворительного результата, Франция будет действовать заодно с Россий против Оттоманской Порты, и обе высокие договаривающиеся стороны придут к соглашению по поводу того, чтобы изъять все провинции Оттоманской империи в Европе, исключая города Константинополя и Румелийской провинции из-под ига и жестокого управления турок.

Ст. 9. — Настоящий договор останется секретным и не подлежит ни обнародованию, ни сообщению одною из договаривающихся сторон без согласия другой, какому бы то ни было кабинету.

Он будет ратификован. Обмен ратификаций произойдет в Тильзите в четырехдневный срок.

Составлен в Тильзите 7 июля 1807 г.

Ш. М. Талейран

Князь Беневентский

Князь Александр Куракин

Князь Дмитрий Лобанов-Ростовский

Опубликовано: Вандаль А. Наполеон и Александр I. Ростов-на-Дону, 1995, т. II, с. 517–528. Примечание: русские варианты написания иностранных имен оставлены без изменения — в переводе девятнадцатого века.

Из писем императора Наполеона к его представителю при российском дворе. Инструкция А. де Коленкуру

Париж, 2 февраля 1808 г.

Генерал Коленкур, я получил ваши письма. Последнее, на которое я теперь отвечаю — от 13 января. При сем вы найдете письмо к императору Александру. Я не сомневаюсь, что граф Толстой пишет много глупостей. В моем присутствии этот человек холодный и сдержанный, но у него, как у большинства военных, привычка много говорить о военных предметах, что составляет плохую тему для разговоров. Несколько дней тому назад на охоте в Сен-Жермен он ехал в одном экипаже с маршалом Неем, причем, они обменялись резкими словами и даже вызвали ли друг друга на дуэль. Было замечено, что во время этого разговора у Толстого сорвалось с языка три мысли. Во-первых, что в скором времени у нас будет война, во-вторых, что император Александр слишком слаб, и что, если бы Толстой был хотя бы пятнадцать дней императором, дела приняли бы иное направление; в третьих, если бы пришлось поделить Европу, то следовало бы, чтобы справа Россия примыкала к Эльбе, слева — к Венеции. Можете себе представить, что мог ответить на это маршал Ней, который не имеет ни малейшего понятия о том, что делается, и столько же знает о моих планах, сколько последний барабанщик армии. Что же касается войны, то он сказал Толстому, что будет в восторге, если она скоро начнется; что русские всегда были биты; что в Париже он скучает без дела; а что касается заявления, чтобы справа Россия примыкала к Эльбе, а слева к Венеции, то с этим мы далеко не согласны; что, наоборот, по его мнению, следует отбросить Россию за Днестр. Принцы Боргезе и Саксен-Кобургский были в том же экипаже. Можете судить о впечатлении, какое могут произвести такие смехотворные своры. Толстой говорил то же самое Савари и другим лицам. Он сказал Савари: „Вы потеряли голову в Петербурге; нужно думать не о степях Молдавии и Валахии, а о Пруссии“. Савари ответил ему то, что и должен был ответить. Я делаю вид, что ничего об этом не знаю. Я очень хорошо обхожусь с Толстым, но не говорю с ним о делах; он ничего в них не смыслит и негоден для них. Одним словом, Толстой — дивизионный генерал, который никогда не стоял близко к управлению делами и который критикует все вкривь и вкось. По его мнению, император плохо руководил военными делами: нужно было сделать то, нужно было сделать это, и т. д., и т. д. Но когда ему говорят: „Скажите министры“, он отвечает, что министры никогда ни в чем не виноваты, так как император набирает их, откуда хочет; что его дело сделать удачный выбор. Не делайте никакого употребления из этих подробностей. Это может встревожить петербургский двор и может произвести только дурное впечатление. Я не хочу навлекать неудовольствия на этого простодушного маршала (Sic) Толстого, который, как видно, очень предан своему государю. Я хотел сообщить вам все это только для вашего руководства; но дело в том, что у России плохие слуги. Толстой не годится для своего дела, которого не знает и не любит. Но, как видно, он лично предан императору, чего далеко нельзя сказать о молодых людях посольства; впрочем, обо мне, даже по секрету, они говорят в самых приличных выражениях. Единственно, что неприятно поражает нашу страну, это манера, с какой они говорят о своем правительстве и своем государе.

Тотчас же по получении вашего письма от 13-го, я отправил адъютанта с приказанием Бернадоту переправить в Сканию 14.000 французов и голландцев. Со своей стороны, Дрейер написал об этом своему двору; ему очень нравится эта мысль.