Первая научная история войны 1812 года

Однако агитки и пропаганда никогда в итоге не могли уберечь ни Российскую империи, ни СССР от краха. Так, в 1912 г. Манифест императора «О праздновании 100-летнего юбилея Отечественной войны» завершался просьбой к богу ниспослать «святую помощь Свою в исполнении непоколебимого желания Нашего — в единении с возлюбленным народом Нашим направлять судьбы Державы Нашей к славе, величию и преуспеванию ее».¹⁰ В рамках того же юбилейного года властью были организованы «торжественные богослужения и церковные парады при широком ознакомлении подрастающего поколения и народа со значением празднуемого события для России, — путем бесед и популярных чтений».¹¹ Кроме того, предпринимались «театральные представления патриотического содержания», а также «раздача учащимся книг, брошюр, памятных листков, художественных картин, относящихся к войне 1812 г., и изображений Императора Александра Благословенного и его сподвижников».¹² Но, как мы знаем, Ч. Дарвин и История ниспослали Николаю Кровавому и его режиму революцию и расстрел семьи: пошлая сказка про «Отечественную» войну и «единение вокруг трона» не помогла. И сегодня историкам надо вновь по крупицам собирать правду о далеких событиях 1812 года. Как верно определил блистательный Станислав Ежи Лец: «Чтобы добраться до истоков — плыви против течения».¹³

Продолжим. Важнейшей особенностью России интересующей нас эпохи было то, что все виды эстетики и новшеств копировались из Европы — прежде всего из Франции. Если бы в 1812 г. Наполеон ставил бы целью (а он подобных целей не ставил) покорить Россию или заставить русское общество (обществом в ту пору можно назвать лишь элиту) жить по французским лекалам, то подобнее не имело бы смысла: русские сами давно жили как бы французами — только в другой стране. Защищать от внешнего воздействия в самой теории можно лишь некую самость, отдельность, желание жить иначе — но как раз этого ничего и не наблюдалось: наоборот, все французское истерично и восхищенно копировалось и закупалось.

Но дело касалось не только быта — сама система власти (начиная с императорской семьи) была национально инородной. Адъютант М.И. Кутузова А.И. Михайловский-Данилевский записал в дневнике: «Россия представляет собой исключительный пример страны, чьей дипломатический корпус в большей степени состоит из иностранцев. Некоторые из них даже не знают нашего языка, некоторые в России видели только Петербург. Ознакомившись с календарем, я убедился, что из 37 чиновников, служащих России в различных посольствах, лишь 16 имеют русские имена (но и они профессионально и светски общались исключительно на французском языке — прим. мое, Е.П.). Остальных зовут Пфюль, Капо, Поццо (имеется в виду Шарль-Андре Поццо ди Борго (1764–1842) — корсиканец, дальний родственник Наполеона, завидовавший гению, от этого ставший его кровным врагом — и, естественно, пригретый императором Александром; прим. мое, Е.П.), Тейль или еще как-нибудь в этом роде».¹⁴ Здесь же вспоминается и известная язвительная просьба к монарху генерала А.П. Ермолова «сделать его немцем».

Даже и символические памятные символы были заимствованы у «врагов». К примеру, в 1827 г. в Зимнем дворце была создана специальная караульная часть (Рота дворцовых гренадер) из ветеранов войны 1812 г.: вот только нарядили их в известные всему миру высокие медвежьи шапки гренадер наполеоновской гвардии.¹⁵ Как говорится: за что боролись — на то и напоролись. И для создания к 15-летнему юбилею войны грандиозной вазы «Россия» решили пригласить французских художников из Севра: Дени-Жозефа Моро и Фердинанда Давиньона (они же продолжили работу на Императорском фарфоровом заводе, параллельно обучая десятки русских подмастерьев).¹⁶ Кстати, я уточню: ваза эта была античной формы и в ампирном стиле. Вообще же само слово «ваза» заимствовано во второй половине XVIII в. из немецкого языка (die Vase восходит к лат. vas — «ваза, сосуд»).¹⁷ Получается, что в России все иностранное — и только война «Отечественная»…

Если поколение молодых русских дворян 1790-х годов было воспитано французскими эмигрантами-роялистами, а поколение 1800-х гг. росло под знаком восхищения успехами Наполеона, то с 1812 года галломания в воспитании и в образовании лишь усилилась: благодаря некоторым оставшимся на богатом содержании французским пленным и новой волне ознакомления русских офицеров с красотами и новшествами самой французской цивилизации. И уже эти люди стали родителями, которые растили детей в соответствующей системе координат, а образ Наполеона становился со временем все более романтическим.

Александр I