Первая научная история войны 1812 года

Нелишним, с научной точки зрения, будет заметить, что и в наши дни (а это всего две жизни, к примеру, В. М. Зельдина назад) я сам всегда замечал подобное примитивное суеверие среди и многих крестьян (соседей по даче), и даже тех, кто получил классическое образование в СССР, был каким-нибудь «инженером и атеистом», а в начале 1990-х под влиянием новой политики сверху стал креститься на все подряд (параллельно глазея сеансы А. М. Кашпировского и А. В. Чумака, а также выращивая в банке на окне «чайный гриб» и обставляясь статуэтками разного рода индийских божеств и «заряженных космической энергией» камешков «из Египетской пирамиды»…). Причем все вышеперечисленное «метафизическое» и «просветленное» не мешало тем же людям годами смотреть фильмы про бандитов (а то и быть прототипами главных героев) и чудовищные по пошлости сериалы.

Вспоминается острота Л. Н. Толстого по поводу решения его сестры Марии Николаевны принять монашество. Однажды Лев Николаевич уговаривал ее задержаться в гостях, но она сказала: «Я этого не могу без благословения старца Иосифа. Без его благословения наши монахини вообще ничего не предпринимают». «А сколько всех монахинь в Шамордине?» — поинтересовался Толстой. «Семьсот». — «И ни одна из вас, семисот дур, не может жить своим умом! Для всего нужно благословение старца!» Мать Мария с кроткой улыбкой парировала: «Мы за вас молимся, не все же мы дуры». И в следующую встречу она подарила брату вышитую подушечку с надписью: «Одна из семисот Ш-х дур».

Как известно, в 1812 г. среди российской элиты уже начиналась мода на католицизм, который казался образованной части дворянства более цивилизованным явлением. Весьма любопытен отрывок из незамеченных моими коллегами мемуаров дочери градоначальника Москвы (Ф. В. Ростопчина) Наталии Нарышкиной. Оказывается, ее католичка-мать (жена генерал-губернатора русской святыни!) и московское дворянство были солидарны с Наполеоном в оценке сожжения Москвы ее отцом:

«Наполеон, наша матушка и дворяне обеих столиц сочли сие деяние безумством…

<…> Я уже говорила, что матушка не одобряла содеянное отцом; по строгости своих религиозных принципов она почитала патриотизм величайшим безумием, плодом тщеславия, гордыни и себялюбия. В глубине сердца она предпочитала французов русским, как исповедующих дорогую для нее религию. Сии разногласия несколько стесняли переписку между родителями, что видно из того, сколь редко в ней упоминается пожар Москвы. С обычной своей откровенностью матушка сожалела, что ее муж хотел прославиться в Европе, уничтожая русскую столицу, хотя истинный христианин поступил бы совсем по-другому; и наконец, московское дворянство никогда не простит ему пропажу стольких богатств, накопленных в их дворцах. …В сущности, в религиозном отношении матушка была права; не стоило увлекаться благими порывами, кои вызвали лишь насмешки и презрение дворянства, неудовольствие императора и равнодушие народа».¹⁹⁶

Также представляет интерес свидетельство Н. Нарышкиной об управителе московской епархии в 1812 г. архиепископе Августине: он ей запомнился весьма в пасмурных тонах. Поп надменно требовал целовать ему руку, а ее отец недолюбливал иерарха за «интриги и лицемерие».¹⁹⁷ Августин был труслив — и в момент приближения армии Наполеона хотел раньше прочих сбежать из Москвы, прихватив ценные церковные вещи (но генерал-губернатор заставил его перед бегством устроить картинный крестный ход).¹⁹⁸

Еще позднее Наталья так характеризует выступление Августина: он «произнес тяжеловесную и самую нескладную из своих проповедей, в которой не было ни одной глубокой и прочувствованной мысли; только лесть самодержцу, непонимание политических событий и полное отсутствие милосердия. Все это делало его красноречие скучным и никому не нужным».¹⁹⁹ Своими мероприятиями попы помогали бездарным генералам скрывать правду о поражениях русской армии от атеистических французов: