Первая Охота (СИ)

Кроме лучших врачей и хирургов, что должны быстро залатать мое плечо, меня обрадовало еще и местоположение сего элитного заведения — в северном районе города, аккурат за территорией столичного дворцового комплекса. Тварь за одну ночь добралась до участка от дома Наусса — там пешком идти было минут десять-пятнадцать. Значит, пробиралась подвалами, колодцами, возможно, крышами… Сейчас же я был в добрых трех километрах по прямой, а еще меня от участка отделяла достаточно широкая река Чиа и, собственно, дворцовый комплекс. Думаю, тут я в безопасности.

Последующие дни прошли относительно спокойно. Как и сказал доктор при первом осмотре, залатали меня за две с половиной недели. Дренаж убрали уже через три дня, рану окончательно зашили, виртуозно сведя края — все же работали тут профессионалы — а сам лечащий врач не переставал удивляться тому, как быстро заживает мое ранение.

— Удивительные результаты, молодой человек! Поднимите руку! Да, вот так! Отлично! Знаете, вот преимущество молодого тренированного организма. У тридцатилетнего на заживление ушло бы вдвое больше времени, да и подвижность плеча была бы под вопросом… Вы же отличный пациент!

Выслушивая похвалы лечащего врача, я только молча кивал. Я уже понял, что тут, в королевском госпитале, лучше рот вообще лишний раз не открывать, особенно мне.

Еще несколько раз приходили из королевского сыска, уже с официальными допросами. Но я насмерть стоял на своей версии с потерей памяти: вышел в коридор, получил удар чем-то в плечо, забежал в кабинет, забаррикадировался, больше ничего не помню… Так что в итоге от меня отстали, но, я думаю, лишь на время, и все это повторится когда меня выпишут.

Уже на вторую неделю мне разрешили подняться с постели и самому пройти к умывальнику. То, что я увидел, меня озадачило. Впрочем, это давало массу ответов на интересующие меня вопросы. Например, почему медсестры так на меня пялятся, когда видят в первый раз.

Я уже говорил, что мне семнадцать. И выгляжу я на семнадцать, может, на восемнадцать лет. Точнее, выглядел. У меня всегда были вполне обычные черты лица, с примесью северной крови — норма для наших времен — темно-каштановые волосы, карие глаза. Стригли нас в академии коротко, по уставу… Вот с прической проблемы и возникли. Первое, что мне бросилось в глаза — седина, которая появилась на висках, особенно много — на правом. Как мне потом сказала одна из санитарок, она такое видела только по молодости, когда наши ребята возвращались из миротворческих миссий, проводимых в горах Клерии. Но там бойцы проходили через ад партизанской войны с горцами, а я же обзавелся сединой за одну ночь.

Второе — у меня изменился взгляд.

Неосознанно, но я вслушивался во все, что происходило в госпитале. Пытался найти тот самый, опасный звук скребущего по дереву или бетону когтя. Звук, который две недели слышал из-за стены пропавший господин Наусс, звук, с которым я имел сомнительное удовольствие познакомиться, стоя перед дверью архивного помещения, что служило мне кабинетом. Это отразилось и на моем взгляде — теперь он стал бегающим, цепким, будто бы я постоянно ждал нападения.

Нет, волевым усилием я мог расслабиться, но потом становилось только хуже. Тревога накапливалась и чтобы успокоиться, мне нужно было обойти всю палату, выглянуть в окно, в коридор, постоять с минуту у каждой вентиляционной отдушины, коих в палате было целых три. Я должен был убедиться в том, что за то время, пока я пребывал в праздности, рядом не появился тот самый, опасный скрежет когтей.

Но все рано или поздно заканчивается. Наконец-то мне выдали комплект курсантской формы — вроде и моего размера, но она оказалась мне велика — посадили в служебный автомобиль и повезли в кампус. За рулем сидел неизвестный мне младший офицер, скорее всего недавний выпускник того же учебного заведения, за которым сейчас числился я сам.

— Так, курсант Кейн, вот распоряжения, — сказал водитель, перекинув руку через передний диван и протягивая мне конверт, — а также документы для секретариата, больничный лист и освобождение от практики…

— Как освобождение?! — чуть не крикнул я.

— Тише ты! Тише, что случилось? Тебя же ранили на службе! Какая тебе еще практика? — удивился офицер.

— Но я же это… — начал было я, но быстро осекся.

По взгляду молодого мужчины я понял, что мои проблемы его мало волнуют. Он просто извозчик и его задача — довести мое тело с маленьким портфелем, где лежали банные принадлежности и казенное белье, до кампуса академии. А дальше каждый сам за себя.

Коротко козырнув старшему по званию, я спрятал бумаги во внутренний карман курсантского кителя, дернул дверную ручку и вывалился на тротуар. Только захлопнул дверь, черная машина с надписью «служебная» на борту тронулась с места и скрылась за ближайшим поворотом.

Первым делом я направился в секретариат курса, сдать документы и больничный. Наш куратор, господин Наиль, что вышел в отставку в чине надзирателя, а теперь трудился на полицейском факультете, принял меня вполне радушно.