Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса

Теперь уже, пожалуй, мы выглядели как двор претендента, тогда как «этот мальчишка» и выглядел, и говорил как истинный король. Мы старательно изображали полную уверенность в себе, но я постоянно замечала, какое напряженное лицо у моей свекрови, как Джаспер Тюдор, с топотом, словно старый боевой конь, проходя по залам дворца, то и дело нервно подносит руку к тому месту, где обычно висит его меч; как он даже во время обеда следит за каждым и вздрагивает, стоит кому-то неслышно приоткрыть дверь. Лицо Генриха посерело от страха и усталости. Он начинал свой рабочий день на рассвете, и до самого вечера в его кабинет шли и шли люди; там он встречался со своими советниками и шпионами, и у его дверей теперь всегда стояла двойная стража.

Двор притих; даже в детской, где должны были царить весеннее солнце и детский смех, няньки примолкли, да и детям запрещали громко кричать и бегать. Маленькая Элизабет по-прежнему лежала в своей колыбели тихая и сонная. Артур, правда, молчать был не в состоянии; он не понимал, что происходит, но чувствовал, что живет как в осажденной крепости, где его близким угрожает страшная опасность; однако никто ничего ему не рассказывал о юном принце Уэльском, его предшественнике, который когда-то жил в той же детской и делал уроки за тем же столом. Он ничего не знал о том, что маленький принц Ричард был таким же прилежным и вдумчивым учеником, как и он; что Ричард в детстве тоже был любимцем своей матери.

Младшая сестра Артура, Маргарет, вела себя более сдержанно. Она была тиха, как ей было велено, и лишних вопросов не задавала, словно чувствуя, что в доме творится что-то нехорошее, хоть и не понимала, что происходит.

А наш маленький Гарри уже вовсю отстаивал свою независимость. Ему было наплевать на притихший двор. Это был крепенький малыш, обладавший громким голосом и звонким смехом, обожавший всяческие игры и музыку; впрочем, даже он немного притих под гнетом охватившей двор тревоги. Теперь почти ни у кого не находилось времени, чтобы поиграть с Гарри, никто не останавливался, чтобы с ним поговорить, все быстро куда-то убегали, и в большом зале кипела какая-то тайная деятельность. Малыш озирался в полной растерянности, глядя на тех, кто всего месяц назад в любую минуту готов был остановиться и поговорить с ним, или подбросить его к потолку, или поиграть с ним в мячик, или повести его на конюшню посмотреть лошадок; теперь все только хмурились и торопливо пробегали мимо.

— Сэр Уильям! — окликнул Гарри одного из братьев Стэнли, проходившего мимо. — Гарри тоже хочет!

— Тебе нельзя, — на ходу бросил сэр Уильям, холодно на него глянув, и направился на конюшенный двор. Мальчик замер как вкопанный, растерянно ища взглядом няньку.

— Ничего страшного, — с улыбкой успокоила я сынишку. — Просто сэр Уильям очень торопится.

Гарри нахмурился.

— А почему? Почему он не играет с Гарри? — спросил он, и у меня не нашлось подходящего ответа.

Казалось, весь двор развернут, точно войско перед атакой. Важнее всего были новости, поступавшие из Малина. Генрих отправлял в Ирландию своих лордов и советников, которые вели переговоры с ирландскими лордами, требуя, чтобы те вспомнили, какому королю они обещали хранить верность, и упрекая их в желании перебежать на сторону какого-то самозванца. Предателей прощали в торопливой вспышке великодушия и освобождали из тюрем, и они опять клялись Генриху в преданности. Старые забытые союзы ковались заново. Ирландия должна была стать безопасной, а от ее населения требовалось отвратить сердце от столь любимого на Севере сына Йорка и льнуть к своему нынешнему правителю Тюдору. Представители ближнего окружения Генриха — те, кому он более всего доверял, — отправились в Бристоль, дабы собрать и подготовить корабли, способные патрулировать пролив и следить за теми судами, что приходят из Франции, Фландрии, Ирландии и Шотландии. У «этого мальчишки», похоже, друзья и союзники имелись повсюду.

— Ты ждешь нового вторжения? — сама себе не веря, спросила я мужа.

У Генриха на лице между бровями залегла глубокая складка.

— Естественно, жду, — бросил он. — Вот только не знаю, когда оно начнется. И понятия не имею, где это произойдет и какова будет численность противника. А ведь это и есть самое важное.

— Разве твои шпионы тебе еще не донесли? — Как я ни старалась, в моем голосе все-таки прозвучало насмешливое презрение, которого я никогда не могла скрыть, говоря о его бесчисленных шпионах.

— Пока еще нет, — тут же ощетинился он. — Некоторые свои тайны мои враги хранят очень хорошо.

Я повернулась, чтобы идти в детскую: вскоре должен был прийти врач, чтобы осмотреть Элизабет.

— Не уходи, — вдруг сказал Генрих. — Мне нужно…

Я повернулась к нему, по-прежнему держась за дверную ручку; мне хотелось поскорее поговорить с врачом, я очень надеялась, что Элизабет может помочь теплая погода, что летом у нее прибавится сил.

— Что ты хотел мне сказать?

Он беспомощно на меня посмотрел и спросил:

— Никто не пытался с тобой поговорить? Ты бы сказала мне, если бы кто-то попытался это сделать?