Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса

Генрих стоял, отвернувшись от меня, и я не видела, какое у него было выражение лица, когда выкрикивала эти слова. Но когда он вновь ко мне повернулся, его красивое лицо было искажено гримасой неприязни и подозрительности. Он так буравил меня глазами, словно с удовольствием содрал бы с моего лица кожу и заглянул внутрь, лишь бы узнать, о чем я думаю.

— Почему ты так настаиваешь на этих прогулках верхом? — медленно начал он, и я почти физически ощутила, как сгущаются его подозрения. — Почему ты непременно хочешь, чтобы твои сыновья оставались здесь? Может, ты выезжаешь с Артуром на прогулку, чтобы встретиться с ними? Может, ты попросту обманываешь меня своими уверениями в безопасности этих прогулок? Ты что, решила тайком вывезти отсюда моего сына и передать его им? Ты сотрудничаешь с йоркистами? И вы намерены выкрасть моего сына? Неужели ты уже заключила с ними сделку? Ну и какой же договор вы сковали? Наверное, твой братец станет королем, а Артура сделает своим наследником? Значит, ты прямо сейчас намерена отправить Артура под его крыло, а ему самому сказать, чтоб он как можно скорее начинал вторжение? Как только ветер переменится в неблагоприятную для меня сторону?

Повисло долгое молчание. Я медленно осознавала, в чем он только что обвинил меня. Бездна его чудовищного недоверия и страха приоткрылась прямо у меня под ногами, и мне казалось, что я сейчас упаду в эту бездонную пропасть.

— Генри, неужели ты действительно думаешь, что я твой враг?

— Я все время слежу за тобой, — сказал он, не отвечая на мой вопрос, — и моя мать тоже. И ты не получишь моего сына и наследника. Я не позволю тебе им распоряжаться. А если тебе захочется куда-то с ним вместе отправиться, ты отправишься туда только вместе с людьми, которым я могу доверять.

Неудержимый гнев охватил мою душу; я резко повернулась к нему и злобно прошипела:

— С людьми, которым ты можешь доверять? Назови хоть одного! Можешь? Найдется у тебя хоть один такой?

Плечи его вдруг поникли, и он, прижав руку к сердцу, словно я с силой ударила его в грудь, прошептал:

— Что тебе известно?

— Мне известно одно: ты абсолютно никому доверять не способен! Мне известно, что ты оказался в пустынном аду, тобою же самим и созданном!

Нортгемптон

Осень, 1493 год

Мы переехали в Нортгемптон. Здесь Генрих принимал тех, кого посылал на переговоры с моей тетей, вдовствующей герцогиней. Все торговые отношения между Англией и Фландрией были прекращены; никто не мог ни приехать оттуда, ни уехать туда; английская шерсть больше не должна была поступать во Фландрию, пока «этот мальчишка» держит там свой собственный, пусть и очень маленький двор, а эта «решительная особа», моя тетя Маргарет, продолжает утверждать, что он — ее племянник, и шлет послания правителям других государств, настойчиво прося поддержать его законные требования.

Представители Генриха с восторгом доложили ему, как оскорбили мою тетку, высказав в ее присутствии и при всех ее придворных предположение, что она рыщет по всем закоулкам в поисках незаконнорожденных мальчиков и одного за другим посылает их против Генриха Тюдора. Они также непристойно пошутили, предположив, что «этот мальчишка» приглашен ею для любовных утех, поскольку она, как и многие пожилые женщины, страдает от нездорового влечения к юнцам. А может быть, говорили они, герцогиня с возрастом попросту утратила последние крохи ума, всем ведь известно, что у женщин ума и здравомыслия ни на грош, тем более она из семейства безумцев. Тем самым они заодно оскорбили и мою бабушку Сесилию, герцогиню Йоркскую, которой было уже почти восемьдесят лет, и мою покойную мать, и меня, и моих сестер, и мою кузину Маргарет. И Генрих позволял им все это говорить, и даже заставлял их повторять свои рассказы в моем присутствии, и ему, похоже, было все равно, какой вонючей грязью швыряют в Йорков, лишь бы хоть один комок угодил в «этого мальчишку» и запятнал его.

Я слушала эти мерзкие сплетни с каменным лицом, не опускаясь до жалоб или возмущения. Генрих сидел, потупившись, и на меня не смотрел; он, казалось, утратил всякое здравомыслие и приветствовал любое оскорбление в адрес «этого мальчишки» или моей тети-герцогини. Зато его мать пристально за мной наблюдала; заметив, как посверкивают ее глаза, воспаленные от бессонницы, вызванной всякими бредовыми страхами, я демонстративно от нее отвернулась, показывая, что не желаю ни видеть ее, ни слышать все эти оскорбления, изрыгаемые посланниками ее сына и по его приказу.