Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса

Артур нашел меня в саду, где я гуляла, вся закутанная в меха, и, чтобы не замерзнуть, быстро ходила по дорожкам, оставив далеко позади своих фрейлин.

— По-моему, ты совсем замерзла, матушка, — сказал Артур.

— Да, это правда.

— Так почему же ты не идешь в дом?

— Не могу. Меня тошнит от вечного пребывания за закрытыми дверями. Меня тошнит от постоянной слежки!

Сын предложил мне опереться о его руку, и я с невероятным удовольствием это сделала — было так приятно видеть, что мой мальчик, мой первенец, обладает манерами настоящего принца.

— А кто и почему за тобой следит? — ласково спросил он.

— Все! Всем страшно интересно, как я отношусь к леди Кэтрин Хантли, какие чувства она у меня вызывает и сколь сильно она меня раздражает! — честно призналась я.

— А она действительно тебя раздражает?

— Нисколько.

— По-моему, отец страшно счастлив, потому что сумел наконец поймать этого мистера Уорбека… — осторожно начал Артур.

Я не выдержала и рассмеялась: оказывается, мой мальчик — еще и настоящий дипломат!

— Ты прав, — сказала я.

— Хотя меня несколько удивляет, что он осыпает мистера Уорбека такими милостями. Он даже при дворе его оставил. Я думал, отец сразу отвезет его в Лондон и посадит в Тауэр.

— В общем-то, всех нас удивила столь неожиданная милость со стороны короля.

— Ведь на этот раз все совсем не так, как с Ламбертом Симнелом, — продолжал Артур. — Мистер Уорбек — не какой-то там сокольничий. Почему ему разрешено уходить и приходить когда вздумается? Почему он вообще на свободе? И почему мой отец дает ему деньги? Причем достаточно, чтобы покупать себе книги и играть в азартные игры? И потом, отец позволяет ему пользоваться королевским гардеробом и брать самых лучших лошадей, да и жена мистера Уорбека, леди Хантли, живет как знатная дама.

— Я не знаю ответа на все эти вопросы, — призналась я.

— Неужели он пощадил его ради тебя? — вдруг очень тихо спросил Артур.

Стараясь выглядеть безучастной, я пробормотала:

— Не знаю.

— Да нет, ты знаешь, просто сказать не хочешь, — настаивал Артур.

Я сжала его руку.

— Сынок, о некоторых вещах лучше вообще никогда не говорить.

Мальчик повернулся ко мне лицом; его невинная душа была явно смущена.

— Но, матушка, если мистер Уорбек действительно тот, за кого себя выдает, если ему по этой причине позволено оставаться при дворе, то у него и впрямь гораздо больше прав на трон, чем у моего отца и у меня.

— Именно поэтому мы с тобой больше никогда не будем говорить об этом, — медленно и твердо сказала я, но Артур явно хотел докопаться до истины и с энтузиазмом продолжал рассуждать:

— Но если он действительно тот, за кого себя выдает, ты же должна радоваться, что он жив! Ты должна радоваться, что снова видишь своего брата! По-моему, ты должна испытывать примерно такое ощущение, словно твоего брата вырвали из когтей смерти, вернули из мира мертвых в мир живых. Ты должна быть просто счастлива, что он снова здесь, даже если ему и не суждено занять королевский трон. Даже если ты втайне будешь молить Бога, чтобы он никогда на этот трон не взошел, потому что хочешь, чтобы в будущем этот трон принадлежал мне.

Я закрыла глаза, чтобы мой сын не увидел в них радостного блеска.

— Да, ты прав, я действительно рада, — только и сказала я; и мой юный принц был достаточно мудр, чтобы никогда больше на эту тему не заговаривать.

* * *

На Рождество был и пир, и танцы, и турнир, и театральное представление. В королевской часовне великолепно пел хор; мы раздали целую кучу засахаренных фруктов и пряников по меньшей мере двум сотням бедных детишек. А благодаря объедкам с королевского стола или просто плохо получившимся кушаньям за двенадцать дней праздников удалось накормить сотни бедняков, толпившихся у кухонных дверей. Бал, состоявшийся в первый день рождественских праздников, открывали мы с Генрихом, и я, оглянувшись на длинный ряд следующих за нами пар, увидела, что леди Кэтрин танцует со своим мужем; они крепко держались за руки и, разрумянившиеся, счастливые, были самой красивой парой в зале.