Первая Стая (СИ)

Моя чешуя не просто отмирала, она истончалась, местами становилась не прочнее яичной скорлупы. Мне бы снять ее с себя окончательно, но я упрямился, хотел удержать хотя бы видимость защиты.

И все равно мне было плохо. Мало того, что я не могу нормально есть из-за этой чертовой рвоты, так еще и оказывается, что я рассыпаюсь на части! Кожа горела огнем, я не мог ни на чем сосредоточиться.

Мне хотелось умереть. Останавливало лишь то, что желание это шло от мозга, а не от инстинктов, как в случае Кинга. Я знал, что еще не должен умирать, мое тело не готово к этому, просто мне хотелось.

Я всегда боялся смерти, но, как выяснилось, еще больше меня пугала перспектива стать беспомощным. Уж лучше совсем исчезнуть, чем так!

За что мне это? За то, что я не подчинился стае и предал свои инстинкты? Вполне возможно. Но я не мог поступить иначе. Наверное, мне ничего не остается, кроме как умереть — ведь в природе я бы не выжил после таких ранений.

Всякий раз, когда эти мысли приходили ко мне, я вспоминал Кинга. Он не хотел умирать, ему пришлось, но даже так он готов был сражаться до конца.

Лита долго говорила со мной этой ночью, почти до самого рассвета, объясняла, спорила. В итоге ей удалось меня успокоить. Хорошо все-таки, что мы снова вместе.

Я вернулся в воду, потому что наверху, на поверхности, было еще тяжелее, да и нечего мне там делать.

Хижина располагалась либо на полуострове, либо на большом острове — у меня еще не хватало сил, чтобы понять окончательно. Природа здесь была скупая — только жесткая темная трава и низкие кустарники, да и те попадались редко. Людей поблизости я не чувствовал.

С моей способностью ощущать ауру вообще творилось что-то странное. То я не мог почувствовать никого, то различал рядом с собой присутствие планктона! Ни то, ни другое состояние меня не устраивало, потому что при этих постоянных переменах я не мог ничего контролировать, так что толку даже от повышенной чувствительности было мало, сплошная головная боль.

А еще во мне появилось что-то новое — странное тепло в груди. Если представлять образно, то это было как белый огонь, неожиданно появившийся в пустоте. У меня были догадки: я вспоминал странную белую вспышку перед глазами, после которой Катран и Барракуда отстали от меня.

Наверное, это оно. Если задуматься, оно всегда во мне было, просто я не чувствовал. Теперь эта способность обрела форму, но я боялся дотрагиваться до нее, потому что понятия не имел, в чем ее суть.

Большую часть дня я просто плавал, постепенно усложняя маневры. Выходил два раза в сутки, чтобы поесть; иногда мне даже удавалось удержать еду в себе. Конечно, это не жизнь, это существование. Но я повторял себе, что все не так плохо, и упрямо существовал дальше.

Во мне накапливалась злость, и чтобы избавиться от нее, я дробил хвостом льдины, гонял крупных рыб. Это давало мне ощущение, что я еще хоть на что-то способен.

Сегодня я тоже развлекался. Ночью был сильный ветер, он пригнал к берегу целое стадо льдин, похожих на белых барашков. Причем сходство просматривалось как на поверхности, так и под водой.

Когда раздался этот мерзкий скрежет, я почти не испугался, думал, что это треснула броня на хвосте. Потеря чешуи уже не усиливала мой страх, вызывала лишь тихую грусть, с которой я смирился. Так, наверно, люди мирятся со смертельной болезнью.

Однако я заметил, что рядом со мной вода мутнеет от крови, а это странно: чешуя давно омертвела, ни о какой крови и речи быть не может!

Потом я увидел его. Шип торчал из льдины, выделялся на кристальном фоне отвратным черно-красным пятном. Он был вырван с самым основанием, а на его месте осталась глубокая кровоточащая рана. Впрочем, кровь быстро останавливалась, а боли я не чувствовал.

Я потерял свое главное оружие. Да, у нас есть когти, шипы на теле, плавники. Но хвостовой шип — основа. С его помощью мы нападаем, только он может пробить броню другого зверя. Я потерял его… остальные шипы исчезнут вместе с чешуей, плавники тоже начали отмирать.

Я думал обо всем так, будто это происходило не со мной. Я был лишь сторонним наблюдателем, потому что уже ничего не мог сделать.

Дальше я действовал как в полусне. Я вырвал шип изо льда и поплыл с ним к хижине. Понятия не имею, зачем он мне теперь нужен, но оставлять его здесь не хотелось. Я выбрался на берег, вошел в дом — дверь мы не запирали никогда. Там я положил шип на стол и начал снимать с себя чешую.

Незачем и дальше обманываться. Это гнилье меня не защищает, а я веду себя, как идиот, таская на себе лишний вес. Да, теперь я даже не зверь, а какой-то уродливый человек-мутант… с хвостом… Или хвост у меня тоже отвалится?

Лита вошла в комнату, тихо ойкнула, но ничего не сказала. Я чувствовал, как она перебинтовывает рану у меня на хвосте.

Я не собирался умирать. Да, жить мне не очень хотелось, но я пообещал ей вчера, что не убью себя. А свои обещания я держу.