Первая волна. Сексуальная дистанция

Но все бесполезно, надежды таяли, Лекса придавливало к земле предстоящим слушанием. Твердой линии защиты у Сереги не было. Давить на Альбину он ему запретил, да и Дэн не дурак, чтоб ее из темницы выпускать. Никому до нее было не добраться, и если бы она и хотела сделать какое-то заявление, а в этом Вольский был железно уверен, то никто бы ей этого не позволил. Она пленница, это ясно, и ее муж расправляется с соперником всеми доступными способами, а арсенал у него обширный. И на положительное решение можно было не надеяться. Под домашний арест тоже не отпустили.

На слушание он пошел как на эшафот. Нынче правосудие было быстрое. Не с кем в очереди к судье стоять. Штрафы автоматизировали, разводиться некому, всех ранее судимых выселили в зараженную зону. Вместе с катастрофическим падением численности населения упал и уровень преступности, а органы, напротив, укомплектовали с запасом во избежание повторения беспорядков. Воистину полицейское государство, жестокое, быстрое, беспощадное. И Вольский, похоже, попал под жернова.

Войдя в зал заседания, Лекс первым делом заметался взглядом от лица к лицу в поисках глаз любимой женщины. Как-никак она тоже фигурант дела и должна присутствовать на слушании. Вся его надежда была на то, что когда его осудят, он будет смотреть на нее и будет не так страшно. Но страшно стало сразу, как только он понял, что Альбины в зале нет. Только самодовольный Дэн сидел за столом и криво ухмылялся, победно взирая на подсудимого. Лекса передернуло от ненависти. В сердце кипела тревога. Что он с ней сделал? Почему не пришла? На время эти мысли вытеснили тягостное ожидание собственной судьбы. Он отвернулся от ненавистной физиономии соперника и встретился взглядом с Семеном, тот подался навстречу, и они обнялись.

– Это пздц, брат, я с тобой, – крепко стиснули его Семины руки, – ты в порядке?

– Нет, брат, я не в порядке, – Алекс вымученно улыбнулся, махнул рукой Ксюше – жене партнера, что смотрела на него с таким участием, что в сердце больно защемило мечтой о несбыточном.

Перед ним была живая, любящая, здоровая семья, шанса на которую его лишили, и чтобы не завидовать так отчаянно своему лучшему другу, он перевел взгляд за его плечо и уставился на репортеров.

– Это че такое? – спросил он у Долецкого.

– Будем поднимать шум, – ответил он, – других рычагов давления у нас нет.

– Умеешь обнадежить… – выдохнул тот и прошел на свое место.

Началось слушание, объявили стороны, и Дэн встал. У Вольского замерло сердце.

– Моя жена не может присутствовать на заседании по состоянию здоровья, вот справка.

– Что ты с ней сделал, Дэн? – заорал Вольский, теряя самообладание.

Тот лишь молча улыбался, как белая акула, своим противоестественным оскалом и сел на место.

– Тишина в зале суда, – рявкнул судья, и дуэль продолжилась в безмолвном режиме.

Лекс смотрел на врага и мысленно расчленял его. Думать о том, что он победит с таким приговором, такой ценой, было до отвращения тошно. Все переворачивалось внутри и хотелось выть от бессилия. Не готов он был проиграть вот ТАК!

Он ничего не слушал из того, что говорили адвокаты, ничего не слушал из показаний Дэна. Не слушал судью. Он сидел за столом, сжав виски между ладонями, закрыв глаза, и вспоминал ее руки, сияющие на просвет в его грубой ладони, ее руки, обнимающие его, ее руки, срывающие с него одежду. Вспоминал ее губы, с которых срывались стоны, повторяющие его имя, шепчущие слова любви, припухшие от поцелуев губы. Думал о том, как она отнесется к нему – бессильному евнуху? Не бросит – это точно. И если бы они могли быть вместе без препятствий такой ценой… он был бы готов. Но кто ему обещает такой обмен? Кто даст гарантию, что жертва оправдается?

Пока что он платил за три дня оглушительного счастья. И за ее выбор. За ее любовь. Это ТОЧНО того стоило.

Вольский глубоко вдохнул, открыл глаза и поднял взгляд на судью. Какой бред… полночный бред! Как будто жил нормальной жизнью, уснул, а проснулся в кино про фашистов на динозаврах. В фильме, где ты не имеешь права выбора, где ты единица в массиве, служебная шестеренка и у тебя есть хозяева. Они сказали: эта женщина не для тебя – утрись и заткнись. Сказали: будешь сидеть – ты сидишь. Сказали: больше ты не мужчина – и ты превращаешься в Кена из коробки. Что ты хочешь? Кого любишь? К чему стремишься? Кого это волнует? Он вырос в другом мире, он не умел смиряться и слушаться, не умел быть удобным, не умел свыкнуться с такой дичью… Внутри все горело от сопротивления несправедливости, от горечи и изматывающего бессилия. Хотелось выть и рвать грудь пальцами, чтобы унять это невыносимое жжение.

Поэтому, когда судья объявил тот самый приговор, о котором все всё понимали заранее, внутри Вольского сдетонировал ядерный заряд. Он вскочил с места и закричал, глядя на судью: