Первая волна. Сексуальная дистанция

– Вы хотите сделать из меня раба, в котором можно выключать чувства по своему выбору! Покалечить меня, наказать за то, что я живой и смею любить. Но вы не ту функцию в организме выбрали, ясно? Остановите мне сердце, и тогда у вас все получится. А до тех пор я не соглашусь с этим решением, не смирюсь и не успокоюсь. Эту женщину я ношу в своей душе всю жизнь, и ее не вырвать оттуда никаким палачом. А этот человек ею владеет, считает себя хозяином своей жены. Она ошиблась, выбрав его! Но люди не знают все наперед и не должны отвечать за свои ошибки до самой смерти! Они должны иметь возможность их исправить. И вы, кто лишает женщину права разлюбить, кто обрекает ее на рабство, однажды поймете. Когда ваша дочь или сестра будет выть от безысходности и наложит на себя руки. Когда вы сами ошибетесь и захотите все исправить, а вам ваша же система скажет НЕТ. Тогда вы почувствуете вкус крови во рту и отчаяние, которого заслужили. Вы можете покалечить меня, но не победить. Потому что на вашей стороне закон, а Я ПРАВ!

Вольский замолчал, тяжело дыша, и зал за его спиной позади взорвался множеством голосов, репортеры волной хлынули между рядами к скамье подсудимого и разбились о заслон судебных исполнителей. Алекса взяли за руки и повели из зала. Но прежде он встретился взглядами с противником. Дэн улыбался. Тихим, спокойным голосом он ответил на его пламенную речь одной лишь фразой:

– Я предупреждал, Вольский, не тронь ее.

В ответ Лекс расплылся в широкой, бесшабашной улыбке.

– Дениска-Дениска, дурачок. Я и без члена одним пальцем трону ее так, что все равно буду на голову лучше тебя. Думай об этом. Постоянно! – он поднял скованные руки и показал Дэну два соединенных между собой пальца средний и указательный и, продолжая нагло улыбаться, подмигнул и загнул указательный.

И только когда проклятую рожу врага перекосило от ненависти, Алекс вновь почувствовал себя победителем и дал себя увести. В бою одержит верх, кто силен духом, а не телом. Нельзя дать себя сломать, и тогда даже после казни Дэн не победит. И система не победит.

Спустя час после оглашения приговора Вольский все еще сидел неподвижно в своем изоляторе и сжимал между ладонями гудящие виски.

«Страшный сон… страшный сон… страшный сон…» – рефреном билось в его голове, но он не произносил это вслух. Боялся, что слушают и передадут злодею его отчаяние.

Лязгнул дверной затвор, Лекс поднял на охранника тяжелый взгляд исподлобья, как будто тот ломился к нему в квартиру со своим ключом.

– Вольский, на выход.

– Куда?

– Встал и пошел, – грубо отозвался тот, – или я помогу и поползешь.

Состояние было такое… что он даже язвить в ответ не стал. Просто встал и пошел. Хоть к черту в пекло. Хуже все равно не будет.

Его привели в комнату для свиданий с адвокатом. Ну хоть понятно. Долецкий будет опротестовывать, пытаться отменить решение в высшей инстанции, будет успокаивать, внушать надежды, требовать не сдаваться. Вольский сел за стол и уронил голову лбом в свои вытянутые руки. Как же он устал. Смертельно устал… он просто не хотел никого видеть.

Щелкнула дверь, и он услышал стук каблуков, явно не Серегиного фасона. Он резко вскинул голову и уставился на вошедшую женщину. На ней была форма госслужащей с юбкой и нашивкой на плече, он не мог разглядеть какой. В руках она держала фуражку. Рыжие волосы, затянутые в тугой узел на затылке, грубоватые черты лица, плотно сбитая сильная фигура. Было в ней что-то неуловимо знакомое, и в то же время он точно знал, что видит ее впервые.

Она остановилась на пороге и внимательно посмотрела в его заросшее лицо, с которого сошли синяки, но царапины и ссадины облетели пока не все. Он смотрел на нее, она на него, потом женщина неловко и нерешительно улыбнулась и сказала странное:

– Не узнал?

– Увы мне, – слегка пожал плечами он.

Не до угадайки. Ему было плевать, кто она, с высокой орбитальной станции.

– А так? – она скорчила презрительную гримасу и гнусным голосом протянула: – Вечно ты, Вольский, из кожи вон лезешь, чтобы привлечь всеобщее внимание. Тупоумник.

– Даблт, – выдохнул он и немедленно узнал Полину-Пенелопу.

Оказывается, она рыжая… Неудобно было признаваться, но встрече он был не рад. Особенно теперь. Поэтому он замолчал, выжидающе глядя на нее, а она сменила физиономию и подошла ближе.

– Вот теперь верю, что узнал, – кивнула она, – я-то тебя сразу… С первого взгляда. Хоть ты и похож на каторжника. Не думала, не гадала, что встречу тебя на скамье подсудимых.

– Слушай, Полин, я рад встрече, выросла, похорошела, не держу зла, все такое… но, откровенно говоря, мне прям не до трогательных воспоминаний. Без обид, – из последних сил сдерживая раздражение, проговорил он.

– Прости, я понимаю, что на другой прием и не могла рассчитывать, я только хочу сказать, что не трачу твое время впустую. Выслушай меня. Но сначала ответь, правда не держишь? – она заглянула ему в глаза.

– Правда не держу, ты тогда достала на поверхность то, что сделал я. Сам. Не под принуждением. Я повзрослел, поумнел, будем надеяться… Поэтому не парься. Честно.