В Барселоне меня научили: в сексуальности нет ничего плохого и стыдного, и я, и другие люди имеют право заниматься чем захотят. Вот девушка, она хочет меня, что плохого? Молодец же! Знает, что ей нужно. Ее называют шлюхой, а меня считают агрессором. Я про себя другого мнения, и она, скорее всего, тоже сложнее, чем про нее говорят.
Но я представлял, как снова займусь сексом, и меня немедленно располовинивало циркулярной пилой. Одна часть, притом меньшая, с готовностью отзывалась возбуждением: «Наконец-то! Я же скоро сдохну!» А вторая поджимала уши и лезла под лавку: «В прошлый раз за это ты получил ТАК! Куда ты лезешь?» И я весь скорчивался и зажимался. Если с Альбиной все, то бороться надо со второй частью, если шансы есть, с первой. Я не мог определиться. Было слишком рано.
– Я подумаю, – я кивнул.
Мелодия заканчивалась. Она взяла меня за затылок и притянула к себе, прикоснулась мягкими губами к уху:
– Можно ведь и без отношений, – сказала она бархатным голосом и лизнула мочку.
Первая часть взвыла и задергалась в смирительной рубашке. Но главной была не она. Я отпустил ее и сделал шаг назад.
– Ты очень крутая, Лиса, – сказал я и улыбнулся, – просто хочу, чтобы ты это знала.
Я развернулся и нашел взглядом Семена. Он тоже только что отпустил барышню, с которой танцевал, и горячо поддержал мое предложение догнаться.
– Слушай, а неплохой вариант, – одобрил он, когда я пересказал ему наш разговор с Лисой, – просто она такая, гуляет сама по себе, скорее всего не будет делать мозг по поводу вечной любви. Ты прямо подумай.
– Угу.
– Ты что, филин? – взорвался Сема.
– Угу, – отозвался я.
Ни черта я не думал про это. Все мои мысли занимали страдания. Мне за жизнь много довелось повидать. И получать, и испытать. И ничего больнее любовных страданий человечество не придумало. Хотя я не жил во времена инквизиции, поэтому не настаиваю.