Первая волна. Сексуальная дистанция

– Просто я устала, Леш, устала, понимаешь? Быть сильной, справляться, терпеть. – Она уставилась на свои ладони, сцепленные в замок до белых пальцев на коленях, и говорила, говорила. – Я повзрослела, да, я научилась постоять за себя. Ты же ведь тогда, в детстве, все время меня от всего защищал, заслонял, и я была такая… ну ты помнишь, беспомощная. А потом я сама научилась, и это было так здорово. Как будто есть чем гордиться, я тоже чего-то стою! Я не позволяла никому о себе заботиться, я хотела всем доказать, что могу сама. И доказала, знаешь… может, не всем, а только себе. Но доказала. И выдохлась. Устала. Бесконечно, смертельно просто! Когда сама за все в ответе и дух не перевести. Ответственность, выживание, нельзя расслабиться, нельзя «хочу», есть только «надо». Должна. Нет выхода. Когда приходишь с работы и руки опускаются, ведь завтра идти туда снова. Терпеть эти взгляды, шуточки. Это «при вашей внешности, Альбиночка, все что вам нужно уметь – это вовремя открыть рот», фу, господи!

Она снова закапала, а Лекс до скрежета зубовного вцепился в слова, которые рвались наружу. Кулаки его сжались до боли.

– И ты не можешь сказать: да пошел ты нахрен, козлина! Потому что тебе не на что будет жить. И ходишь, делаешь вид, что глухая, что ничего не было тогда в кабинете, когда пришлось отбиваться и бежать. А он смеялся. Смеялся надо мной, понимаешь? Мне надо было уволиться тогда. А я не смогла. От страха, от неуверенности, от этой проклятой привычки справляться и терпеть. Я просто стала терпеть! Обменяла собственное достоинство на зарплату! Боже, как стыдно… И сегодня после проверки он знаешь что сделал? Знаешь?

– Что? – глухо выдохнул Алекс.

– Он позвал меня в кабинет и начал совать мне деньги, чтобы я не рассказывала об этом, чтобы не писала на него заявление. Как будто я проститутка! Мне можно заплатить за приставания, и это станет ОК. Но ведь не станет! Опять предложил цену моего достоинства, я же продавалась уже. Выходит так ведь?

Лекс закрыл глаза, ощущая, как от злости леденеют пальцы.

– Что ты сделала?

– Я уволилась, Леш… Я кинула ему в рожу его проклятые деньги. И так жалею, что не сделала этого сразу! Я бы не чувствовала себя такой жалкой, не было бы так противно. Просто ты появился и показал, что есть варианты, что я могла бы себя защитить давно, просто молча взял и сделал то, что должна была сделать я! Для себя! Но не делала, пока ты мне не показал, как я живу. – Она снова зашлась в рыданиях, уткнувшись ему в плечо, повторяя: – Как стыдно, господи, как стыдно!

Он гладил ее по голове и медленно дышал: вдох-выдох, вдох-выдох. Контроль гнева нелегко ему давался.

– Ты просто боялась, Аль, – говорил он мягко, а сам сатанел от злости, – это же нормально – бояться. Не справляться тоже нормально. Я вот лажаю без конца. И о некоторых лажах сожалею годами. Ты девочка, не забывай, какая бы сильная ты ни была, чтобы завалить медведя, придется попросить о помощи, и ничего в этом такого нет.

– Я совсем не сильная, Леш, я только притворяюсь, – пробубнила она ему в воротник.

– А мне нравится, когда ты не притворяешься, – он улыбнулся, и даже злость как будто отпустила.

– Потому что ты – это ты. Всегда меня опекал.

– Я тоже с этим перегибаю.

– Да, мне это не полезно, но знаешь… я скучала.

– Мне надо было появиться раньше, – вслух и «Тогда бы ты не была замужем за долбозвоном» – в голове.

Она помолчала, окончательно справляясь со слезами, и отстранилась.

– Мне надо забрать свои вещи и со всеми попрощаться. А я так не хочу туда идти.

– Пойдем вместе, – Лекс энергично встал, – посмотрим на твоего медведя.

Вдвоем они поднялись на лифте и вошли в офис. Он осмотрелся.

– Он там? – Вольский кивнул на дверь кабинета директора, Альбина кивнула. – Сколько он тебе должен за этот месяц?

– Месяц почти закончился, авансов у нас нет…

– Понял, собирайся, – продолжая лучезарно улыбаться, Алекс двинул к дверям.

– Леш! – окликнула его Альбина. – Не бей его, пожалуйста.

– Не могу обещать, – последовал ответ, и упрямый друг детства без стука исчез в кабинете.

Обстановку изучать было неинтересно. Лекс только заметил, что глобусы с баром внутри, столы под антиквариат и кресло властелина мира все еще не ушли в прошлое, и симпатия к хозяину роскоши скончалась, не приходя в сознание. Это, значит, здесь она отбивалась и бежала. Он покосился на кожаный диван и перестал улыбаться.

– В чем дело? – раздраженно поинтересовался лысоватый грузный человек в деловом костюме. – Вы кто?

Алекс заметил на столе для посетителей коробку с трудовыми книжками и, как будто так и надо, подтянул ее к себе, принялся открывать по одной и откидывать чужие рядом на стол.

– Инспектор я, инспектор, не видно? – отозвался он.

– Что вы себе позволяете? – возмутился хозяин кабинета и поднялся на ноги. – Как это называется?

– А что такое я себе позволяю? – нагло уставился на него тот. – Стою, позволяю себе, а как это называется, не знаю, – он изобразил негодование.

– Я требую ответа на мои вопросы, – рявкнул Олег Николаевич и вышел из-за стола, оказавшись ниже Лекса примерно на голову.