Первая всероссийская

В павильоне были развешены орографические и геологические карты, разрезы, фотографии местностей; в ближайшей витрине, рядом с инструментами, нужными для геологов и минералогов, — молотками, лупой, магнитной стрелкой, необходимыми реактивами, горным компасом и клинометром, усовершенствованным горным инженером Носовым и им же выставленными, находился «педометр», снаряд для измерения шагами пройденного пространства, присланный Московским университетом. Дальше были модели шахт с воротом, двумя тачками и новый буровой инструмент: козлы с блоком, канатом и воротом, — крепел, ловилка, вилка, наголовник, все снаряды для бурения артезианских колодцев. Хоть надписи подчеркивали новизну, они казались в своей немудреной ручной технике допотопными, особенно рядом с присланными Шуманом из Фрейберга отливным аппаратом и водоподъемными машинами, с лампой из Гарца, и с другими, предохранительными, — для угольных рудников, из Англии, вентиляционным и дыхательным аппаратами.

Илья Николаевич медленно шел между макетов наших казенных рудников и заводов, — Олонецких. Гороблагодатских, Нижнеудинских, Екатеринбургских, Златоустинских, Западного округа Царства Польского. За ними пошли частные — Путиловский, Сормовский, Бенардаки… Конца-краю не видно, заводы, рудники, заводы. Но если посмотреть на карты и минералогические коллекции, — какими малюсенькими покажутся рудники с их ручными копалками, заводы с ручными дробилками — рядом с неизмеримым горным богатством природы. О чем только не говорили эти великолепные коллекции, с этикетками, писанными на разных языках: от железа до меди, от гранита до изумрудов, от угля до нефти, — нефть с берегов Печоры и Ухты была выставлена с образцами промышленных отходов, парафином и свечами, изготовленными Сидоровым. Илья Николаевич шел и шел, как вдруг остановился. Петр! Из Иркутской губернии с берегов Тунгуски, из Енисейской губернии — в павильон привезли аспидный сланец и графит. Тем же Сидоровым был выставлен графит огромными глыбами. На тумбе, окруженной графитовыми кусками от трех до семи пудов каждый, возвышался неказистый памятник Петру, высеченный, должно быть, доморощенным скульптором на сидоровские деньги. Ведь именно царь Петр, — первый из всех россиян, обратил внимание на графит по нижнему течению Тунгуски.

«Хорошо, что хоть тут не заслонили, не заставили его частокольем, — подумал Илья Николаевич. — Сколько ребятишек с карандашами в руках могли бы добром помянуть Петра за эти указанные им глыбы графита!»

В те годы, — вторую половину девятнадцатого столетия, — и во сне еще не снилось людям, что темные глыбы пачкающего минерала не только послужат выведению букв на бумаге, но и примут свое участие в полете на звезды…

Опять только вечером, очень усталый, добрался Илья Николаевич до гостиницы «Европа», где за рубль с четвертью имел хороший номер. В том же коридоре, за углом, в общежитии пристроились кое-кто из вагонных его соседей, — Семен Иванович Новиков и даже латинист Ржига в их числе. В этой же гостинице, этажом ниже, жили двое из знакомых ему нижегородцев, тоже приехавшие на Выставку. Покровский остановился в Замоскворечье у знакомых.

Полежав с полчаса и отдохнувши, Илья Николаевич занялся извлечением из нового, купленного им уже в Москве, портфельчика полученных на Выставке бумаг и печатных плакатов и специально для Ауновского прихваченной брошюрки о минеральных богатствах России. Развернул было и газету за сегодняшний день, но читать ему не дали. В номер заглянули нижегородцы с приглашением идти, к ним чай пить. Не зря, видимо, весь этот день навертывались воспоминания о Нижнем.

В номере «люкс» у нижегородцев уже кипел самовар и была раскрыта форточка от легкого, чуть заметного угара. Бывшие его сослуживцы денег не жалели, — на столе была икра, обложенная четвертушками лимона, масло со слезинками свежести, наструганное по-ресторанному гофрированными трубочками, моченые яблоки и водка в графинчике. Ресторан находился тут же, в первом этаже, и расторопный официант внес, вместе с целой волной аппетитнейшего запаха, блюдо хорошо прожаренных перепелочек, с красноватой горкой риса, пропитанного томатным соусом.

— Ну и Лукуллы! — невольно ахнул Илья Николаевич, входя за своими хозяевами в номер и потянув носом. — Что за праздник, по какому случаю?

— Садитесь и не раздумывайте, — пригласил седовласый историк из женской гимназии. — Не каждый год в Москве Выставка!

Они уселись, выпили по рюмочке для начала и закусили икрой на белом, пухлом хлебе. А когда принялись за перепелку, нежные косточки которой, поджаренные докрасна, хотелось грызть и съедать вместе с мясом, — сразу разговорились о прошлом. И опять это прошлое, как давеча на Выставке, встало в памяти Ульянова так ясно и отчетливо, словно и не было двух лет Симбирска.