Первая встреча, последняя встреча...

Прояви к Галине жалость,
Не вини ее, солдат:
Видно, шибко замоталась
На работе Листопад!
Кабы только — шефский сектор,
Но еще ведь на руках
Все прорывы на объектах
И на мужниных носках…

На столб опустился ворон и каркнул.

«Ж.-д. станция — 8 км — с. Оленево — 120 км», — указывали стрелки.

Под столбом, как былинный богатырь на распутье, сидел на чемодане Збруев и зашивал прореху на гимнастерке.

Сделав последний стежок, он перекусил нитку, надел гимнастерку и с ремнем в руке привстал, услышав вдали шум мотора.

Вскоре рядом со Збруевым затормозил грузовик. Шофер высунулся из кабины.

— Не до Оленева? — спросил Збруев.

— Три рубля… — сказал шофер. — Деньги вперед.

— Три… — скис Збруев. — А может… ремень возьмешь?

— Не возьму, — сказал водитель. — Он казенный. — И захлопнул дверцу.

— Так я демобилизованный! — закричал Збруев, труся с чемоданом за машиной.

— У демобилизованных деньги есть.

Шофер прибавлял скорость. Збруев — тоже.

— Были деньги! Да все вот потратил.

— На что?

— На строительство верхнегорского комбината!.. Подожди, я все объясню!..

Но шофер посмотрел на Збруева уже с испугом, и грузовик резко ушел вперед.

Збруев остался один на проселке. Постоял… Сел на дорогу. Снял сапоги. Связал тесемкой, перекинул сапоги через плечо и побрел пешком за пылившей уже далеко впереди машиной.

Однажды вечером, когда на западе едва светилась тусклая синяя полоса, а на востоке уже мигали первые звезды, в деревушку, состоящую из пяти дворов, вошел путник.

Был он небрит, запылен и оборван. В одной руке у путника был дорожный посох, в другой — чемодан.

Почуяв незнакомого человека, забеспокоились за оградами собаки, и их лай провожал путника от дома к дому по всей недлинной улице, пока наконец он не добрался до крайнего дома и не постучался у крыльца.

В доме зажглась лампа, заскрипели половицы, чьи-то ноги прошаркали к дверям — и женский голос спросил:

— Кто?..

— Валентина Оленева здесь живет?

— Здесь… А кто это?

— Ефрейтор Збруев, — ответил путник. — По переписке.

Загремела щеколда — в дверном проеме появилась фигура женщины, свет упал на жалкую фигуру гостя.

— Константин Яковлевич!.. Господи!.. Что это с вами?..

Збруев смиренно развел руками.

— Вот, Валентина… все к вам ехал…

Двое женщин в сумерках поднимались с ведрами от речки.

— Постой, — сказала одна и прислушалась.

Из низенькой баньки, стоявшей у берега, явственно слышались томные выкрики восторга и шлепки веника по телу. Над трубой вился дымок.

— Мужик, — сказала вторая женщина.

— Откуда же у нас мужик-то?

Обе оглянулись на окна Валентины — там мелькнула ее фигура, Валентина хлопотала у печки.

В это время двери баньки распахнулись, голый Збруев в облаке пара и пены промчался к речке и с шумом плюхнулся в воду.

— Молодой! — удивленно сказала первая женщина.

Распаренный, благостный, в свежей рубашке — Збруев сидел за столом. Перед ним стояла крынка молока, хлеб, огурцы, яйца, картошка — все, что нашлось в доме.

Збруев ел все подряд. Он тяжело сопел, вздыхал и вытирал иногда с лица не то пот, не то слезы.

— А это — мой дядя по отцу, — говорила Валентина, стоя перед стеной, сплошь увешанной фотографиями в рамках. — Он в войну погиб, под Москвой. А вот — сам отец, после фронта. Через год я родилась… А это братья. Вот — младший. А это — старший.

— Где ж они все? — спросил Збруев.

— Вот как раз этот старший, Игнат, — он на стройку уехал. — Валентина кивнула на фотографию парня в негнущейся велюровой шляпе и при галстуке. — Верхнегорск, слышали?

— Слышал, — грустно сказал Збруев.

— А потом мать выписал — дочку нянчить… Младший братишка — в техникуме… Ну а я — здесь, дояркой. У нас совхоз — три километра отсюда.

Збруев вежливо слушал, жевал, но после очередного кивка — головы уже не поднял и застыл в этой позиции.

— Вы устали, — виновато сказала Валентина. — Спите…

Збруев вяло встрепенулся.

— Да нет, так… задумался.

— Пойдемте, Константин Яковлевич, — сказала Валентина. — Я вам на сеновале постелила…

Она взяла фонарик и пошла во двор. Збруев, с трудом переставляя ноги, поплелся за ней. Подняв фонарь, Валентина посветила Збруеву.

— Осторожнее — тут одной ступеньки нет…

Збруев вскарабкался на сеновал, и его сапоги мелькнули над лестницей.

— Удобно? — спросила снизу Валентина.

В ответ послышался храп.

Валентина постояла немного, послушала — и погасила фонарик.

Из щелей на крыше свисали солнечные лучи. Над крышей чирикал воробей. С улицы слышалось тюканье топора.

Збруев протер глаза, сел. Рядом с простыней лежала вычиненная гимнастерка.

Одевшись, Збруев бодро спустился с сеновала и вышел во двор. Валентина колола дрова.

— Дайте-ка!.. — послышалось за ее спиной.

Збруев подошел — и протянул руку за топором.

— Доброе утро, Константин Яковлевич! Как спали?

— Хорошо спал, — сказал Збруев, взял топор, размахнулся.

Раз!.. Здоровенный чурбак развалился пополам. Збруев поставил на попа второй. Два!.. Поленья разлетались, как от взрывной волны.

Валентина глядела на его спорую работу.