Первая заповедь

Шакнир летел очень долго – уже на пару секунд больше, чем должен был. Он посмотрел вниз, и внизу была тьма. Но не мёртвая, непроглядная, а живая, будто дышащая. Когда она ещё немного приблизилась, Шакнир понял, что тьма эта – мириады насекомых: жуков, тараканов, гусениц, червей, опарышей. Они копошились, шевелили усиками, ползали, трепетали крылышками. Ещё в полёте содрогнувшись от омерзения, Шакнир сгруппировался, прикрыл лицо руками и в такой позе вошёл в шевелящуюся массу, моментально почувствовав на коже – он почему-то оказался голым – прикосновения тысяч маленьких лапок.

…

Убийца вскочил с кровати, подхватив кинжалы. Но комната была пуста. Это был просто кошмарный сон – хотя начался он реальным эпизодом из его долгого и преимущественно скучного обучения. Но насекомые… Что-то говорила их старая ведьма Бригит по поводу насекомых во сне, но Шакнир никак не мог вспомнить, что именно. Махнув рукой на кошмар, он оделся и спустился в обеденный зал – судя по ощущениям, проспал он не меньше четырёх часов, и изрядно проголодался.

На обед подавали рыбную похлёбку. Шакнир поморщился – рыбу он не любил – и взял только отварные овощи и солёный сыр. Купив припасы в дорогу и прозрачно намекнув, что вскоре найдёт сокровища и разбогатеет, непременно вернувшись за миловидной разносчицей, он отправился в путь. Девушка только усмехнулась – таких хвастунов в Фиаланте было видимо-невидимо в любое время года, и каждый был уверен, что уж он-то точно раскроет страшные тайны древних курганов.

В действительности, конечно, задерживаться в Фиаланте убийце нужды не было – он рассчитывал добраться до Талеро, небольшого посёлка, стоящего в том месте, где Эленвильский лес примыкал почти вплотную к тракту. Поэтому, пришпоривая лошадь и обгоняя медлительные повозки, Шакнир двинулся в путь, оставляя за собой столбы пыли.

Тракт был на удивление малолюден. Крестьяне не спешили продавать плоды своего труда, торговцы не сновали из города в город, искатели приключений и богатств, которыми кишел Фиалант, там и остались. Люди, не имеющие почти никаких сведений, кроме невнятных слухов и сплетен, чувствовали надвигающуюся бурю и предпочитали отсиживаться по домам, чтобы она не застала их в дороге.

К вечеру это произошло с Шакниром – правда, в буквальном смысле. Небо потемнело, и на землю обрушились плотные дождевые струи. Шакнир свернул с тракта и укрылся в небольшом лесочке, наскоро соорудив укрытие из веток. Глядя в бушующую стихию, слушая испуганное фырканье привязанной рядом лошади, Шакнир думал о том, что это хорошая метафора его нынешней жизни – он неожиданно для себя попал в гущу событий, от которых зависят судьбы сотен тысяч подданных Империи. И если раньше награда перевешивала всё, то теперь убийца не знал, по силам ли ему этот Заказ. Он всегда верил в себя, но порой в такие моменты, оставаясь будто один в огромном мире, сомнения точили его душу. Каждый выбор привёл его к этой точке, но кто знает, сколько более приятных дорог он миновал за свою жизнь?

Буря прошла так же внезапно, как и началась – пронеслась дальше, влекомая шквальными порывами ветра. Дождь прибил пыль и взбодрил зелень, придав ей даже какую-то весеннюю свежесть и яркость. Убийца отвязал лошадь, успокоил её и двинулся дальше. Ещё час-полтора, до темноты, он мог ехать, а потом следовало где-то заночевать. Поодаль от тракта виднелись деревни и сёла, некоторые даже богатые, окружённые деревянными стенами, но Шакнир не захотел ночевать рядом с людьми. Он легко сходился хоть с крестьянами, хоть с благородными мессирами, но наедине с собой убийца чувствовал себя лучше всего.

Когда стало настолько темно, что слабый свет Эрлиды и звёзд не развеивал мглу, а лошадь начала то и дело спотыкаться, убийца свернул с тракта и устроился на ночлег. Как любой Серый, в быту он был неприхотлив, и хорошо ощущал себя и на мягких перинах, и на голых камнях. Сейчас он выбрал небольшую естественную впадину – кажется, в какие-то незапамятные времена здесь было русло реки. Расседлал и привязал лошадь, разжёг небольшой костёр, согрел воды из ближайшего ручья и поужинал холодным копчёным окороком и подсохшим хлебом, запивая нехитрую трапезу кипятком. После, соорудив лежанку на хранящих тепло углях, Шакнир провалился в сон и благополучно проспал до рассвета. Без переживаний и сновидений.