Первая заповедь

– Ну, иди сюда, дохлик, сейчас буду репу тебе чистить… – увидев подскочившего трактирщика, до сих пор старавшегося решить вопрос миром, он сильно толкнул его раскрытой ладонью в голову, так, что бедолага отлетел чуть не к самой стойке. – Брысь с глаз моих, боров! Не лезь, спрячься где-нибудь, сейчас потеха будет!

Шакнир остановился в двух шагах, уперев в пол конец посоха. Что-то промелькнуло в его голубых глазах, заставившее охотника чуть податься назад, но в следующий миг убийца бросился вперёд и резко взмахнул посохом, сокрушив коленную чашечку светловолосого. Парняга взвыл и повалился на пол, остальные подскочили, хватая кто бутылки, кто ножи с поясов…

Шакнир отпрыгнул в сторону, прижался спиной к столбу, повернул что-то в верхушке посоха, а в следующий миг вытянул изнутри длинный обоюдоострый клинок, хищно сверкнувший в свете ламп. Посох был работы Горных, известных мастеров, с их металлом могла сравниться разве что знаменитая тервизская чёрная сталь, чей секрет вот уже четыре сотни лет хранило одно-единственное семейство потомственных кузнецов, выросшее за это время из маленькой кузницы в целый кузнечный район, где одних лишь подмастерьев насчитывалось не меньше трёх десятков.

Впрочем, как бы хороша ни была чёрная сталь, только Горные с присущей им дотошностью и аккуратностью смогли бы выполнить посох Шакнира, нашпиговав обычный с виду грубо оструганный сук хитроумной системой защёлок и пружин. Клинок покоился внутри, будто в специальном футляре, что прятался в искусно вырезанной полости, и ни одна капелька влаги проникнуть туда не могла – сталь была надёжно защищена от ржавчины, а если не знать, какой именно сучок является ещё и замаскированной кнопкой, догадаться, как клинок обнажить, было непросто, и появлялся он будто из воздуха.

Вот и сейчас охотники в нерешительности остановились чуть поодаль. План Шакнира сработал – орудовать ножом умел каждый, кинжалы, пусть даже выполненные из той самой чёрной стали, мало кого смогли бы смутить, но фехтование длинными клинками испокон веков считалось делом благородных мессиров, и охотники не смогли сразу сообразить, как им биться с противником. Убийца, воспользовавшись паузой, оглядел охотников и сказал, чётко произнося каждое слово:

– Калечить буду. Резать сухожилия. Чтобы долго ещё лук не могли натягивать. Пусть он извинится и вернёт бутылку. Тогда разойдёмся миром.

На несколько секунд воцарилась тишина. Шакнир знал, что настал момент истины – либо они навалятся всей гурьбой, либо отступят. Из толпы выступил седоватый охотник, выглядящий старше других, подошёл к распростёртому на полу светловолосому, похлопал того по плечу:

– Давай, Рагди, вставай. Извинись перед благородным мессиром. Верни ему бутылочку. Куража он захотел, молокосос… Ну! – прикрикнул он уже строже.

Здоровяк Рагди, хромая и охая, поднялся, взял со стола бутылку, доковылял до Шакнира, протянул, не глядя в глаза:

– Прощения просим, добрый господин. Ошибочка вышла. Не повторится.

Шакнир улыбнулся уголком рта, молча вернулся на место, поманил пальцем трактирщика, взиравшего на него чуть ли не с благоговейным ужасом:

– Уважаемый, пусть мясо несут поскорее. Я страшно голоден, – и, повысив голос, так, чтобы слышали притихшие охотники, добавил: – Пару бутылок чего-нибудь крепкого господам. Негоже не почитать духов леса, да ещё и в Зелёные Дни.

Охотники, совершенно переставшие что-либо понимать, уставились на убийцу в немом изумлении. Шакнир же, пригубив вино, подумал о том, что разом добился обеих целей – во-первых, заставил местных уважать себя, избавив от возможных проблем, а во-вторых, точно узнал, кто из них лидер – тот, седоватый. Значит, завтра, когда потребуется помощь опытного проводника, знающего лес, он обратится к нужному человеку.

***