Первая заповедь Империи

Канцлер мысленно выругался. Если бы не особые обстоятельства… Этот разговор происходил бы не сейчас и уж точно не здесь, а в родовом особняке, в самой далёкой и звукоизолированной комнате. И к тому же совершенно в другой форме. Если бы только этот дегенерат не притащился сегодня в Зимний дворец в обнимку со своими еврошлюхами. Если бы он только не попался на глаза Цесаревичу…

— Захлопни рот, придурок, — лишённым эмоций голосом спокойно посоветовал ему отец, — слушай меня внимательно, Антон. Через три недели назначены смотрины. Повторяю, у тебя есть ровно три недели, чтобы вернуть себе человеческий облик. Если за это время я…

— Всё путём, па! Я уяснил! — побледневший молодой человек, по жёлтой эмоционально-чувствительной одежде которого забегали зелёные и сизые пятна, приосанился и, выставив перед собой ладони с подкрашенными ногтями, проблеял: — Ты чё сегодня такой… слышь? Па, да я ж тока домой вернулся… Я чё, я против? Да я тока за…

— Не перебивай меня! Слушай внимательно! И молчи! Заклинаю тебя, не открывай больше свой поганый рот.

— Да ты чё, папань… Совсем крыша пое…

Сильная хлёсткая оплеуха опрокинула парня на пол. Он взвыл и, обхватив дрожащими руками голову, откатился от разъярённого мужчины.

— Сел на место! — тихо прорычал Великий Канцлер.

— Х… хорошо, папа…

Спесь и показная расхлябанность мгновенно слетели с молодого человека. Он даже не подумал о том, чтобы привычным жестом оправить замявшееся платье. Чуть пригнувшись, он просеменил к дивану и, по-женски сведя колени, устроился на уголке, схватившись дрожащими руками за короткий подол.

Отец смотрел на него с таким нескрываемым презрением, что, несмотря на проснувшийся страх, Антону, наверное, впервые в жизни захотелось высказать отцу всё, что он о нём думает. Парень откровенно считал, что ему крайне не повезло родиться в этом отсталом государстве. К тому же он постоянно ощущал за спиной тень влиятельного родителя, и это бесило его даже сильнее, чем те архаические порядки, которые он вынужден был терпеть.

— С этой минуты можешь считать, что ты находишься под домашним арестом.

— Но, папа! Мои друзья… — открыл было рот Антон, но тут же заткнулся, вжав голову в плечи и приготовившись к новому удару.

Наказания не последовало — отец даже не посмотрел в его сторону, вместо этого, подойдя к выдвинувшемуся из стены бару и налив себе что-то в небольшую рюмку, залпом выпил содержимое. Затянувшаяся пауза показалась парню в разы опаснее рукоприкладства, а потому он, тихо встав, подошёл к отцу и мягко положил руку ему на плечо.

— Папа. Меня же ждут…

— Твои так называемые «друзья» сейчас готовятся к депортации на родину. Не перебивай меня, заклинаю, ещё немного, и я не смогу себя сдерживать. Их доставят на столичную планету Евросоюза Вурст и выплатят небольшую компенсацию за молчание, — ответил Канцлер, не оборачиваясь, глядя немигающим взглядом в стену. — Если хоть кто-нибудь из этих людей вновь появится на территории Империи…

— Что… — слёзы готовы были побежать из подкрашенных глаз, но Антон сдержался. — Будь по-твоему, отец…

Как же он сейчас ненавидел его, этого напыщенного древнего динозавра с замшелым взглядом на жизнь и солдафонскими замашками русского варвара. Его дорогие эмоционально-чувствительные одежды пошли красными полосами, когда рука молодого человека медленно поползла за отворот пиджака — туда, где в полигелевой кобуре хранился небольшой керамический плазмаган. Невидимый, как он полагал, для простеньких охранных сканеров внутренних рабочих помещений дворца.

— Я сделал большую ошибку, отправив тебя учиться за границу… — произнёс Канцлер, тяжело облокотившись на барную стойку, — прости меня. Но тогда, двенадцать лет назад, мне казалось это хорошей идеей.

Пальцы молодого человека коснулись чуть шероховатой поверхности рукояти пистолета и тут же поползли назад, а на лице Антона появилась улыбка. Он и не мыслил себе стрелять в отца или делать какую-нибудь другую столь вопиющую глупость. Никто в здравом уме и твёрдой памяти не будет убивать курицу, несущую золотые яйца. Молодому человеку просто нравилось подобным образом щекотать себе нервы. Например, сейчас — ощущать, что домашний тиран беззащитен перед ним и его жизнь зависит только от его воли.

— Ну что ты, отец! Я совсем не…

— Ты моя ошибка, Антон, и я намерен сделать всё, чтобы исправить её. — Чиновник повернулся и в упор посмотрел на сына. — Знаю, что слышать подобное неприятно, но пойми. Я хочу, чтобы именно ты когда-нибудь сел на трон этой страны. Для этого я сорок лет работал не покладая рук, шёл по головам, не обращая внимания на грязь и кровь. Забросил семью. Тебя, мать, твоих сестёр…

— Но дело-то уже почти сделано. Пап, свадьба назначена…

— Сын, ни одно дело не бывает сделано «почти»! — отрезал Великий Канцлер. — Оно либо сделано, либо нет! Я создал условия, в которых Владимиру был выгоден брак его дочери с тобой. Но сейчас всё усложнилось многократно. И во многом из-за твоей сегодняшней выходки!

— Я сожалею, отец… — очень натурально, как ему казалось, соврал молодой человек.