Первая жена (сборник)

Женщина не плакала, а монотонно раскачивалась в такт своему рассказу. Майя не хотела слушать, не пыталась вникать… Ей было плохо и даже почему-то стыдно из-за своего необдуманного поступка. Чувство неудовлетворения нарастало, и она, скорее, обращена была внутрь себя, чем прислушивалась к горестному монологу.

К тому же чувство голода подступало какими-то спазмами, и она понимала, что небольшого ее запаса из сухофруктов и шоколада, который она взяла с собой, ей хватит максимум на полдня. Есть шоколад на глазах раненого мальчика она не могла. Молча протянула ему плитку. Он не отреагировал. Женщина, напротив, очень живо кинулась к угощению, с хрустом отломила добрую половину и положила ребенку кусочек в рот. Тот машинально прожевал, проглотил. Она положила ему еще кусочек…

Майя съела пару черносливин, пожевала скукоженную курагу и, кое-как найдя более-менее удобное положение, задремала.

Лишь спустя трое суток появилась она у себя дома…

Дверь открыл Саня. Худой, с тревогой в глазах и с плотно сжатыми губами.

– Ты? Дома?! – только и выдохнула Майя.

Она бросила свою сумку у порога и, горько расплакавшись, бросилась на грудь к мужу.

– Ну ладно тебе… Ну все хорошо… Слава богу, ты вернулась… – Саня гладил Майкину спину, недоговаривал фразы и потихоньку сам приходил в себя…

Напряжение целого месяца вдруг отпустило его, и он с удивлением обнаружил, что глаза защипало, нос захлюпал, а слова вдруг перестали выговариваться. Саня замолчал, Майя продолжала плакать на его груди, но уже значительно спокойнее.

Александра Петровна хлопотала на кухне, собирая ужин на скорую руку, а маленький Виктор бегал по квартире и играл в шофера и летчика одновременно, периодически появляясь то на кухне, то в коридоре в надежде найти хоть кого-то, кто разделил бы с ним игру. Но папа с мамой на него вообще почему-то не реагировали, а бабушка как-то очень вяло вела себя. Она вроде бы отвечала внуку какими-то дежурными фразами, но не соглашалась быть ни пассажиром, ни грузчиком. Он даже руль предлагал ей или вот: штурвал. Бабушка только кивала: мол, да, хорошо, ладно, но в игру по-настоящему так и не включилась. Мама, правда, потрепала его по голове, прижала к себе сильно и начала целовать, но это же не игра никакая. При чем тут поцелуи и управление самолетом. Нет, с этими женщинами игра не получалась. С папой бы… Но тот как-то странно шмыгал носом, совсем как маленький, и целый вечер не отходил от мамы…

* * *

Что же заставило Майю вспомнить то неудачное путешествие? Чем эта обстановка театра напомнила ей ту далекую ситуацию? Скорее всего, тусклым освещением. Похожее было в аэропорту. И ей казалось, что именно этот свет действует на нее удручающе и тревожно. Она подумала, что надо бы уйти из этого помещения, раз здесь ей так неуютно. Но только рука ее потянулась к сумке и она уже было привстала, как включился свет и чей-то бодрый голос громогласно произнес:

– Давайте репетировать! Третья сцена второго действия. Леночка, Михаил, на сцену!

И Майя осталась. Как потом выяснилось, к счастью. И первое впечатление, оказавшееся обманчивым, быстро сменилось другим…

Она наблюдала репетицию и приходила в себя от невольно нахлынувшего воспоминания.

– Ой, Андрей Григорьевич! – сказали со сцены. – Мне кажется, кто-то есть в зале.

Андрей Григорьевич обернулся. Майя привстала, извинилась.

– Я зашла по объявлению.

– А! Это хорошо! Подойдите поближе, давайте знакомиться!

Она подошла, присела рядом.

– Перерыв пятнадцать минут, – объявил режиссер артистам и полностью переключился на разговор с Майей.

Артисты недовольно зашептали: «Ну вот, не успели начать, уже перерыв!», но послушно покинули сцену.

По прошествии пятнадцати минут Андрей Григорьевич сказал Майе:

– Давайте продолжим после репетиции. Если вы располагаете временем, конечно…

– Да, да… Я подожду…

За репетицией Майя наблюдала не просто с интересом. Скорее, с упоением. Настолько сцена захватывала ее, настолько будоражила кровь, что она готова была сыграть все роли, представляя себя на месте то одного, то другого героя. Причем ей было неважно: женская роль, мужская… Ей казалось, что она сумеет прожить на сцене любую историю, показать чувства любого персонажа. Да, ближе ей были позитивные герои, но и отрицательные персонажи, которых она наблюдала, вызывали интерес и желание влезть в их шкуру.

После репетиции они довольно долго беседовали с режиссером. Все давно разошлись, а эти двое продолжали неспешный разговор, который давно уже вышел за рамки театральной темы.

* * *