Первая жена (СИ)

Эх, хотел бы я быть в этой ситуации дураком, который просто сглупил, что-то там перепутал, сам себе придумал…

Да только я — не дурак, вопреки всему, что Майя обо мне думает. И три года назад я им также не был.

Я ведь не с бухты барахты решился в свое время сделать ДНК-тест. Сомнение закралось, когда я понял, что малышка и близко на меня не похожа. Поначалу списывал это на возраст, генетику. В конце концов, не все дочери похожи на своих отцов. Есть черты Майи, и этого мне было достаточно.

А потом случился тот самый переломный момент, когда Майя сделала малышке тест и узнала ее группу крови, которая ничего общего с моей не имеет. И с ее группой крови — тоже.

Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, где собака порылась.

Я сделал гребаный тест.

Охренел от результатов, повторил его.

Будь у меня хоть малейший повод усомниться…

Будь это хоть кому-то выгодно — выставить мою дочку нагулянной, я бы, может, так себя не повел. Я бы смог на этом съехать, как-то убедить себя, что бумажки — это просто бумажки, забить. Но… Но я детдомовец. На тот момент у меня никого, ближе Майи, не было. У нее та же история… И богат я тогда близко не был. Имел кое-что за душой, да, но не более.

Никому, сука, не было выгодно выставлять мою дочку нагулышем, а жену — блядью. Потому-то я и пошел совать результаты тестов ей в нос и требовать объяснений…

Как вспомню, так вздрогну.

Мне было так невероятно хреново, что не хотелось жить. Я в тот момент всякую веру в людей потерял, в женщин в частности. Потому что так врать, как делала это Майя… Для этого природный талант нужен.

— В этой девочке нет ничего на меня похожего, — максимально четко проговариваю каждый звук.

Вроде бы по-русски все сказал. По-человечески даже! Не орал, не долбился в стену лбом и даже кулаком ни разу ничего не треснул. Сдержался.

А Майя нет чтобы оценить мой спокойный тон, наоборот — взрывается как хлопушка:

— Ты только посмотри! Пожалуйста… Хоть раз, внимательно…

Она издевается надо мной. На что там смотреть? Да, у девчонки волосы такого же цвета, глаза, допустим, тоже, хотя на снимке четко не видно. Но мало ли на свете русоволосых и сероглазых людей? Их большинство, сука! Ладно, про большинство загнул, но только в России их точно не один миллион. И что, все мои родственники? Или я части из них прихожусь отцом? Ни хрена подобного. Нет в этой сраной стране у меня родственников. Впрочем, и в других тоже. Нигде нет.

— Майя, — начинаю хрипло.

Уже готовлюсь послать ее с этим фото куда подальше, но не успеваю, потому что она вторую фотку достает.

А фото-то козырное дальше некуда. Минимум туз… а впрочем, даже джокер.

На фото я, трехлетний.

Помню вечер, в который Майя нашла это фото среди моего барахла, еще когда встречались. Завизжала от восторга, выпросила его у меня. Типа ей прикольно иметь фото меня маленького. Мне от этого фото было ни холодно ни жарко. В отличие от некоторых, я не испытываю ненужных сантиментов к куску картона.

Но вот тот факт, что она его сохранила… На хрена, спрашивается?

— И что? — прищуриваюсь, строго на нее смотрю.

— Ты слепой, похоже! — она почти кричит. — Посмотри, сравни! Возьми в руки…

Майя вкладывает столько чувств в последние слова, что невольно тянусь. Беру старое фото из девяностых и новое, современное, принадлежащее ее дочке. Сравниваю.

Но все равно никакой схожести не вижу.

Потому что ее там нет! А то, что мы губы складываем одинаково и смотрим в камеру, будто синхронно приподняв брови, так тому есть вполне логичное объяснение. На фото мы оба — трехлетние дети. Отсюда и схожесть мимики.

— Ничего не екает? — спрашивает Майя.

А у меня екает, да.

Вот только не от того, о чем она думает.

Беру свое фото, вглядываюсь в наивные глаза пацана, который там изображен. Его давно нет. Он давно вырос и огрубел. Этот снимок хранит изображение призрака.

Резко дергаю края своего фото в разные стороны. Оно рвется с характерным звуком, а Майя визжит:

— Ты что делаешь? Зачем… Ой, ой…

Она жалобно стонет, будто ей вдруг становится больно оттого, что я отнял у нее что-то по-настоящему ценное.

А мне надоело ее лицемерие.

— Хватит пытаться мной манипулировать, Майя, — строго чеканю. — Ты знаешь, я этого терпеть не могу.

— Какие манипуляции? — охает она. — Я не хотела тобой манипулировать, я хотела, чтобы ты увидел, понял…

Она захлебывается собственными словами.

Уже не сдерживаюсь, начинаю рычать:

— А что это только что было? С этими гребаными фото…

— Я не для этого сюда пришла! — она с силой качает головой. — Я пришла просить тебя о помощи…

— В таком случае ты не с того начала, милая, — тяну с издевкой.

Она замирает, спрашивает с обидой:

— С чего же мне надо было начать?

— С извинений, мать твою! — Грубые слова вырываются из меня, как черт из табакерки.

Будто пружиной вытолкнули.

— Извинений? — она моментально оскорбляется.

Оскорбляется, мать ее так…

Хотя логично. Она тут столько наплела мне на пафосе, а я не повелся, обидно наверное.

Но придется ей съесть ту обиду и закусить собственной гордостью, если хочет, чтобы я хотя бы задумался о том, чтобы ей помочь.