Первая женщина

— Чего хотел, Толик?

— Слав, говорят, у тебя есть кассета с записями Quееn. Дашь послушать?

— Толик, не моя кассета и она у дядьки на квартире.

— Слав, ну принеси, на два дня, и я верну.

— Давай во вторник. Я буду здесь в общаге, найдёшь меня.

— Ну лады! По рукам!

Толик ушёл.

Толик

Толик был развязно-нагловато-хулиганистым парнем, ростом под два метра, матершинник, забияка и драчун. В институте работал электриком. Толян пил и к двадцати пяти годам был алкоголиком. Когда напивался, становился буйным и мог разодраться с друзьями собутыльниками, которым, минуту назад, бия себя в грудь, клялся — Увважжаю!

Сразу после драки, мог, расчувствовавшись, пасть на колени и, заливаясь слезами, просить прощения.

Как-то и Георгий, оказался свидетелем подобной сцены.

Субботним днём сидели со Славкой, в комнате Георгия, пили чай. Распахнулась дверь и в комнату ввалился пьяный Толян. С красным лицом и злыми, бегающими глазами, весь на взводе.

Сходу к Славке — Ты обещал привезти кассету?

Славка встал — Толик, успокойся. Я забыл, привезу завтра.

Но Толик уже ничего не слышит и, забычив глаза, бьёт Славку.

Георгий вскочил.

Славка, подставляя другую щёку и, глядя прямо в глаза Толяну, говорит — Бей!

Секундное замешательство! А в следующее мгновение, Толян падает на колени и со слезами, давясь рыданием, умоляет — Славка, простии…

За пьяные дебоши его несколько раз хотели уволить, но начальником лаборатории был отец, человек непьющий и уважаемый в коллективе. И всё ограничивалось очередным выговором, с занесением в личное дело. Проспавшись, клялся и божился перед отцом, что это в последний раз. На работе просил у всех прощения и ходил тише воды ниже травы… до следующей попойки.

Как-то, повздорив со случайным собутыльником, ударил его. Тот был с друзьями, завязалась драка, и Толика порезали.

Он умер от потери крови, под столбом, на трамвайной остановке.

* * *

— Жор, я пойду. Я дядьке обещал, что заеду сегодня к нему.

— Давай!

Славка ушёл.

Георгий стал собирать рюкзак.

До сбора в фойе оставалось два часа.

Через два часа он спустился в фойе с рюкзаком на плече.

Шестеро стояли кружком и разговаривали.

Отдельно от них, у зеркала, стояла женщина.

— А вот и начальник!

Это Вова. Невысокий, в телогрейке, шустрый и небритый.

Георгий узнал Вадима. В прошлом году работали в бригаде разнорабочих на строительстве нового корпуса.

Вадим, поблескивая линзами очков, протянул руку — Мне говорят Жора, Жора! А это оказывается ты, Жорик.

Он похлопал Георгия по плечу.

— Любовь! — улыбаясь и бесцеремонно оглядывая через очки Георгия, протянула руку одна из девушек.

— Таня — скромно представилась вторая.

— Виталий.

Виталий высокий, крепкого телосложения.

Валера, улыбаясь, помахал рукой — Мы, как бы, знакомы!

Георгий сразу вспомнил, что часто встречал Валеру в буфете.

Стоявшая у зеркала женщина, молча улыбаясь, смотрела на Георгия.

— А вы, Алла Борисовна…

— Можно, Алла.

— «Показалось, или я её где-то видел?»

Что он мог видеть её в институте — не в счёт. Ворошить память, пытаясь вытащить уже подзабытое, было не время.

— В туалет никто не хочет?

Татьяна, краснея, подняла руку.

— На втором этаже, направо по коридору до конца.

* * *

На Главном были в восемь вечера.

Купили в кассе билеты и, выйдя на улицу, прошли по переходному мосту и спустились на 7Б путь.

Электричка уже стояла.

Полупустой вагон.

Вова и Виталий сидели вдвоём. Георгий один, а остальные вместе.

Валера достал карты и уже тасовал, предложив в «дурака».

Алла Борисовна встала и перешла к Георгию, сев, напротив.

Объявили отправление; зашипели, закрываясь, двери.

— Не могу ездить спиной! — и она села рядом.

— «Где я мог её видеть?»

— Вспомнил? — с улыбкой спросила Алла.

— Да ладно! Не буду мучить. Позапрошлым летом я ехала в 15 автобусе. Народу набилось, как селёдки в бочке! Я стояла на задней площадке у окна. На мне было лёгкое летнее платьице..

У Георгия заколотилось сердце, запылали щёки.

* * *

Он ехал в 15 автобусе на противоположный берег.

Народу набилось, как селёдки в бочке!

Он стоял на задней площадке у окна, упираясь руками в поручни. Когда автобус дёргался, притормаживая, его прижимало к ней.

Она была в лёгком летнем платьице, и он чувствовал резинку её трусиков, впившуюся в ягодицы. Георгий попытался отодвинуться, отжаться руками, а она, вдруг, двинула попой назад. Член твердел, выпираясь из ширинки. Автобус дернулся, и Георгия прижало к ней. А она, словно желая прижаться ещё сильнее, стала двигать попой из стороны в сторону и назад.

А потом, оглянулась!

Он ожидал, она скажет что-нибудь оскорбительное, что глаза будут сверкать негодованием, что…

Она улыбалась!

* * *

Она улыбалась.

— Вспомнил!?

— Я бы не запомнила, но ты… у тебя был такой вид… ты был напуган, словно напроказивший мальчишка. И мне показалось, что ты вышел не на своей остановке.

— «Она это запомнила?»

Он действительно вышел раньше и шёл пешком целых две остановки.

— Я вечером долго не могла заснуть; всё вспоминала твои испуганные глаза.

Она перестала улыбаться.