Его пробирала дрожь от ночной прохлады, хотя все лицо просто пылало. Жар и озноб, перегрелся на солнце. Только горячки ему и не хватало. Он должен думать, и думать быстро. Не забывай, что капитан Джеймс торчит под кечем, цепляясь одной рукой за трос, другой за балансир, в ледяной воде, полумертвый от усталости, жажды, голода и отчаяния…
Этот ублюдок, должно быть, еле жив. А может, он уже умер!
Деннисон с минуту рассматривал этот вариант, но потом отбросил. Джеймс продемонстрировал неистовую волю к жизни. Он до сих пор жив, жив и готов к борьбе. Капитан был настоящим зверем, способным пройти огонь, воду и медные трубы и остаться в живых.
«И я такой же, – сказал себе Деннисон. – Вся моя жизнь служит тому доказательством. Я успел побывать в жутких переделках. Просто жутких. Любой другой на моем месте уже откинул бы копыта. Но не я.
Просто я не придавал этому особого значения. Джеймс, наверное, считает меня неудачником. Я прямо слышу, как он думает: «Этот болван провалил простенькое убийство, так же, как все в своей жизни».
Нет, ты ошибаешься, Джеймс! Что ты знаешь о моей жизни? Ты ничего не понял в моей жизни, а уже успел составить мнение – за каких-то два дня. Ты должен хорошенько узнать человека прежде, чем выносить окончательное суждение о его характере и возможностях. Но даже тогда можно ошибиться.
Ты видел меня в определенных обстоятельствах на Сент-Томасе и решил, что такой я и есть. Чепуха! Иногда обстоятельства сбивают человека с ног, это правда. Я сам был разбит вдребезги на Сент-Томасе. Ты увидел лишь часть меня – грязного, небритого, хитрого и лживого бродягу. И ты решил, что это – весь я: вечный бродяга, неизменно безденежный, возможно, озлобленный жизнью. Простой бродяга, всего-навсего. Ныне и присно. И во веки веков.
Ты не прав, и твоя ошибка вышла тебе боком. Где ты сейчас? В воде. Люди не похожи на глыбы мертвого гранита, Джеймс. Они как вулканическая лава, они изменяются, всегда в движении. Обстоятельства и стремления формируют их и опять сминают снова и снова. Ты меня совсем не знаешь, Джеймс! Но ты узнаешь.
Ты думаешь, это мое первое убийство? Свое первое убийство я совершил в Корее…»
7
…в 1946 году. Я был в роте «Лисы» тридцать второго пехотного полка. Наша рота занимала небольшую высоту, защищая город Кейсонг. Может, ты помнишь Кейсонг? Он располагался на одном из путей наступления на Южную Корею, и в 1950 году северокорейская армия ворвалась в город за несколько часов и через день-два пошла дальше, на Сеул.
Но это произошло много раньше. В 1946 году, через год после Второй мировой. Наша наполовину поредевшая рота защищала ключевой отрезок тридцать восьмой параллели. У нас было две сторожевых заставы и три дорожных контрольно-пропускных пункта. Мы удерживали железнодорожную станцию и территорию размещения нашей роты. И охраняли домик офицеров и сортир.
Я всегда был человеком сдержанным, молчаливым, и некоторые – такие, как Эррера, – считали это трусостью. Но вскоре они узнали разницу. Я неплохо разбирался в боксе. И в те дни я весил на двадцать фунтов больше. Ты бы не узнал меня тогда. Лишний вес шел за счет мускулов, накачанной груди и рук. И мускулы были еще те. Эти ротные болваны вскоре научились держаться от меня подальше.
Ты хочешь знать, что формирует и определяет человека? Стресс, вот что. Стресс, и давление, и высокая температура. Эти силы закаляют мужчину, словно кусок металла. Возможно, наследственность и окружение и определяют, из какого металла ты сделан, но то, что придает тебе форму, придает тебе индивидуальность и глубину, – это горн, в котором жизнь плавит тебя и выковывает твою суть. Подобный опыт приходит рано или поздно, но приходит непременно.
Это я понял в Корее. Она была гигантской шлифовальной машиной. Те, кто посильней, обрели там форму и твердость характера. Кто послабей, неудачники и отбросы, одним словом, фуфло, были разнесены в пух и прах.
Выдержи или сломайся. И сломавшихся было немало. Я до сих пор помню Эдди Трента, который продавал все свое казенное барахло на крытом рынке Кейсонга, чтобы купить яйца, орехи, яблоки или несколько баночек консервированной солонины из Австралии. Он был из тех, кто сломался. Еще был один, бывший десантник, по имени Доджельд. Он влюбился в местную шлюху, которую все звали Чернушка и которая оказывала услуги всей роте. Она ничем не отличалась от остальных корейских шлюх, но Доджельд захотел жениться именно на ней. Одним прекрасным утром он привел ее, держа за руку, к старшему офицеру и сказал: «Сэр, мы с этой девушкой решили пожениться». Его отправили первым же кораблем домой по состоянию здоровья, и последнее, что я о нем слышал, – что его заперли в психушке. Он оказался слабаком.