Первая зорька

А крякуша, увидев меня тут, на другой берег подалась. Так мы с ней и переплыли прудок. Утка запряталась в прибрежной осоке, а я еле-еле из воды вылез. Вид у меня был ужасный! Голова и разорванная рубаха в слизи и водорослях. Коленки, живот и руки в ссадинах и кровоподтеках…

А утро-то выдалось тихое, ясное. Над прудком уж веселое солнышко поднялось. Туман растворился да осел на кустах и осоке. В прибрежной траве заискрились росинки, запрыгали пучеглазые лягушки. Увидел я лягушек, вспомнил, как глотнул противной воды, и… началась у меня рвота.

Отлежался кое-как и пошел искать свою крякушу. Долго бегал за ней по осоке, а она опять на бережок да в воду. В прудке и поймал ее за хвост, снова искупавшись по горло.

Потом целый день пролежал на сеновале, ничего не ел, все у меня болело. Вот она, первая-то уточка, как досталась!

Выслушав Луку Семеныча, мы с Васей весело рассмеялись. Потом подводчик подстегнул задремавшую лошадь, спросил:

— Отец-то потом как?

— Отец? Понял он, что я охотник, и из меня этой дури не выбить. Только посмеялся над моей опухшей щекой да сказал, чтобы в другой раз спрашивал, а то я забрал патроны с крупной дробью и прошлогодней зарядки.

Мы въехали в село и остановились у дома с вывеской: «Правление сельхозартели Красное знамя». Я соскочил с облучка и помог попутчику своему выбраться из тарантаса. Потом вытащил его чемодан и спросил:

— Какой тяжелый! Уж не семена ли новые везете, Лука Семеныч?

— Какой там! Пробуду я здесь долго, а через три дня охота… Ночевать придется и на полевых станах и у озер. Поняли? Ружье тут с патронами… — тихо ответил агроном и, подняв чемодан, тяжело направился к крыльцу.

Я шел за этим грузным человеком в шляпе набекрень и улыбался. Мне было приятно, что ничто в жизни не помешало ему остаться охотником.

У крыльца Лука Семеныч поставил чемодан и, обернувшись, крикнул подводчику:

— Вася! Зайди сейчас же в правление.

А мне он тихо, но веско сказал:

— На Петра Селезнева надо составить акт. Пусть парень знает. Его первая-то утка… штрафная!

СОХАТЫЙ

Василий Николаевич Тарелкин встретился мне в Октябрьском районе на охоте за белыми куропатками. В тот пасмурный осенний день мы немало обошли зарослей кустарников да березовых островков. Хорошо постреляли. Вдвоем взяли девять куропаток и пару косачей.

Не дойдя до села Ваганово, присели отдохнуть на берегу небольшого озера.

Перед нами на его середине плавали табунки хохлатой чернети, а левее, на далеком поле, люди скирдовали солому.

— Что это плывет? Во-о-о-н, правее скирды! — вдруг крикнул Тарелкин, хватая меня за руку.

Я пригляделся и увидел на воде продвигавшийся к нашему берегу куст. Потревоженные им утки шумно поднимались и отлетали.

— Сохатый, — воскликнул Тарелкин. Он переложил ружье к себе поближе, ощупал патронташ…

«Уж не стрелять ли собирается?» — подумал я.

Заметив людей, лось, закинув на спину свои большие ветвистые рога, круто повернул в сторону.

— Пронесла нелегкая сила!

— Что вы так его? — удивился я.

— За дело ругаю старого губошлепа… Один его сородич в тридцатом году столько крови у меня испортил, что ввек не забуду. — Василий Николаевич повернулся ко мне, продолжая рассказывать:

— Работал я тогда в Каслинском районе и частенько на козлов охотился. Много их было. Проходил раз по квартальной просеке и неосторожно спугнул троих. Убежали они от меня через болотце, поднялись на горку и зарявкали:

— Гау! Гау!

Погоди, думаю, доберусь до тебя, не уйдешь! Спустился к болотцу, иду кромкой да посматриваю, где лучше через него перебраться. А болотце густо заросло тростником и завалено было горелым лесом. Но вдруг вижу — тропа звериная идет через болото прямо к той горке, куда козлы убежали. Вот, думаю, счастье какое. Пошел я по тропе. Под ногами вода хлюпает, справа и слева тростники да древесные завалы. Глухомань непролазная!

Добрался до середины, а тут островок оказался. Вышел на сухую землю, только хотел присесть да покурить, вдруг из-за большого черемухового куста вижу поднимается передо мной огромный лось! У него, оказывается, тут на островке постоянная лежка была. Нечего греха таить, испугался я… Никогда не приходилось так близко с сохатым сбегаться.

Сдернул ружье с плеча, стою. Неужели, думаю, бросится? Бык старый, а старички-то вообще бывают с характером… Отбежать, запрятаться, дать ему дорогу? А куда побежишь в таком гиблом болоте? Стрелять? Защищаться? Да разве можно на такого зверя ружье поднять? Это же не медведь, а лось… В миг все передумал!

А лось постоял, вздыбил волосы на загривке да и бросился ко мне!

Екнуло мое сердце, как ветром сдунуло с тропы. Прыгнул я в сторону и плюхнулся в болото. Всего в двух метрах от меня проскочил сохатый по тропе!

В болоте я завяз до пояса, весь в черной вонючей жиже, но подтянулся и выбрался на лежавший ствол обгорелой березы. Смотрю, березка-то подо мной опускается в трясину все ниже и ниже. Жутко стало!

Перебросил тогда я на твердую землю ружье с рюкзаком, сапоги и сам махнул. Думал, что не перепрыгну!

— А козлы? — спросил я Тарелкина.