Первенцы русской свободы

13 июля были повешены декабристы. 14 июля совершён очистительный молебен, а затем царь, двор, министры выехали в Москву. 20 июля Николай Павлович приехал в Москву; 24 состоялся торжественный въезд, а затем до 22 августа — дня коронации — царь предавался главным образом смотрам, манёврам, не переставая заниматься и государственными делами, среди них теми, которые задерживались до окончания следствия и суда над декабристами.

В начале августа (до манёвров, бывших 17, 18 августа)[775] Скобелев, по болезни не выходивший из дома, препроводил стихи Пушкина к Бенкендорфу. Не сохранилось препроводительной бумаги Скобелева, но из последовавших за ней запросов видно, что Скобелев не останавливался на вопросах о распространении, ограничившись сообщением ненавистного ему имени автора. Когда он, Бенкендорф, прочёл в бумаге Скобелева, что это стихи Пушкина, он вспомнил, очевидно, то впечатление о Пушкине, которое создалось в следственной комиссии. Не имея возможности «по причине крайнего недостатка времени и предстоящих манёвров» побывать у больного Скобелева и лично объясниться, он попросил его запиской разрешить некоторые сомнения. И первый вопрос, обращённый к Скобелеву — «какой это Пушкин, тот ли самый, который живёт во Пскове, известный сочинитель вольных стихов?» «Если не тот,— был другой вопрос,— то кто именно, где служит и где живёт?» Наконец, третье: «Стихи сии самим ли Пушкиным подписаны и не подделана ли подпись под чужое имя? также тот лист, на котором они сообщены ген<ерал>-ад<ъютанту> Бенкендорфу, суть ли подлинной или копия с подлинного? где подлинник находится и через кого именно они доставлены к вашему превосходительству?» На первые два вопроса Скобелев собственноручно писал: «Мне сказано, что тот который писать подобные стихи имеет уже запрещение, но отослан к отцу его». На третий вопрос Скобелев ответил: «Я представил копию, которая писана рукою моего чиновника, подлинная говорят прислана из Петербурха, о чём вернее объяснит чиновник коего буду иметь честь представить»[776].

Бенкендорф обратил особое внимание на это дело хотя бы уж в силу одного того соображения, что оно было одним из первых в практике новорождённого III Отделения, бывшего под его начальством. Понятно, ему хотелось провести его возможно тщательнее. Кроме этого, не мог не поразить его самый тон стихов, приуроченных к 14 декабря. По характерному выражению Леопольдова: «увидав стихи, подумали: щука съедена, остались зубы; а потом возбудили вопрос: не остаток ли это духа недавно у нас погашенной булги»[777]. Поэтому он и поспешил выяснить, кто участвовал в распространении. Сообщение же об авторе стихов приобретало особое значение ввиду того, что об освобождении автора хлопотали у государя, что автор сам, заявляя о раскаянии, просил о милости во всеподданнейшем прошении. Отметим, что прошение Пушкина только 30 июля было отправлено маркизом Паулуччи к министру иностранных дел Нессельроде. В то время, когда началось дело о стихах «Шенье», прошение — надо думать — было накануне доклада. По получении в Москве, оно было передано начальнику главного штаба и позднее им же доложено. Бенкендорф не мог не знать этих обстоятельств.

Скобелев направил к Бенкендорфу своего «доброго сотрудника» Коноплева. Он не ожидал подобного оборота дела, потому что, получив от Леопольдова рукопись со стихами, он не спросил его, от кого он получил их, и поэтому не мог удовлетворить любопытству Бенкендорфа. Ему он мог только донести, что стихи списаны для него Леопольдовым. А Леопольдова в это время уже не было в Москве: получив кандидатский аттестат, он уехал к себе на родину в Саратовскую губернию. 21 августа Коноплев получил от Скобелева приказание «в тот же час отправиться для отыскания г. Леопольдова и отобрания от него инкогнито, от кого он стихи сии получил или сам сочинил». Так впоследствии объяснял Коноплев свои действия по требованию новгородского уездного суда. «Отыскавши Леопольдова,— заканчивал своё объяснение Коноплев,— и отобравши от него сведения, возвратился в Москву и доставил оное г. генерал-майору Скобелеву, который в то же время свёз оное к ген.-ад. Бенкендорфу, на другой же день все прикосновенныя лица были взяты, а мне объявлена благодарность от начальства».