«Чувство в первичном состоянии, относящееся к любому периоду детства после того момента, когда произошло расщепление, есть лишь кусок реального «я», того реального «я», которое не может быть пережито во всей своей цельности до того момента, покаты не переживешь чувство своего «я» до расщепления. Вот почему в первичной терапии так важны переживания детских опытов и первичных сцен. Эти переживания помогают ощутить куски своего собственного реального «я» и связать боль с определенными конкретными инцидентами. Этот процесс продолжается до тех пор, пока ты не ощутишь, что ты сам есть сущность своего истинного «я». Например, если бы мое первичное состояние заключалось в том, что я увидел, как мать отталкивает меня, то я, вероятно, сказал бы ей: «Не отталкивай меня, мамочка!» Но чистое чувство во время первичного состояния бессловесно. Это чувство есть мое истинное «я», а слова на самом деле выражают: «Мама, мне больно, прошу тебя, утиши мою боль». Это есть защита от чувства. Каждый раз, когда это чувство связывается с определенным событием, оно все ближе подталкивает пациента к полному с ним слиянию и переживанию собственного реального «я», то есть того «я», которое существовало до расщепления. В этой точке уже нечего говорить, и чувство не может быть привязано ни к какому событию. Ты становишься самим собой. Для меня это было осознание того, что сделало со мной отчуждение.
Интенсивность переживаемой первичной боли практически неописуема никакими словами. Видя пациента, пребывающего в первичном состоянии, трудно отделаться от впечатления, что наблюдаешь агонию.
«Это совсем не то же самое, что, например, порезать руку, когда сидишь, смотришь на порез и причитаешь: «О боже мой, как мне больно!» В первичном состоянии ты вообще не думаешь о том, болит или не болит. Ты просто чувствуешь себя несчастным с головы до ног. Но ничего не болит. Можно даже сказать, что это приятная боль, так как она несет с собой облегчение от одной мысли о том, что ты, наконец, способен чувствовать».
Мне кажется, что этот пациент пытался сказать, что, находясь в первичном состоянии, человек не размышляет о том, что он делает, он не передумывает свои действия или события, он не рассуждает о своих потребностях. У него просто возникает ощущение, что все его существо, все его истинное «я» вовлечено в нечто такое, чего он не испытывал с самого раннего детства. Человек чувствует. Одна из причин того, что он полностью вовлекается в процесс, заключается в том, что ему не надо сидеть на стуле и мучительно что-то вспоминать. В процесс вовлечен весь его организм, также как в чувство был вовлечен маленький ребенок — весь целиком — до тех пор пока не произошло расщепление и он не отключился от чувства. Больные вспоминают, как они выражали свой гнев в первые годы жизни — лежа на полу, стуча руками и ногами по полу, извиваясь и пронзительно крича. Тогда они полностью отдавались своему чувству, и если вы спросите ребенка, устроившего этот скандал (если он способен понять вопрос), больно ли ему, то он едва ли ответит утвердительно.
Вот еще одно описание первичного состояния, которое наступило в конце курса лечения этого больного. Я привожу его здесь, так как оно помогает объяснить феномен безболезненного первичного состояния:
«Думаю, что лучшим способом объяснить, на что похоже это переживание — это сказать, что я не сознавал ни чувства, ни их связи. Не думаю, что я вообще что-либо осознавал. Я просто сам был моей болью, и у меня не было никакой потребности в связи (не было никого постороннего, кто сказал бы: «Тебе больно!»). Единственное, что требовалось — это принять переживание и не отщепляться от него, как я сделал в далеком прошлом, когда, наконец, стал невротиком.