Первичный крик

Я женился в третий раз и по мере того, как улучшалось мое материальное благосостояние, я стал больше пить. Какие бы методы психотерапии я ни пробовал, мне ничто не помогало, я не мог избавиться от своей болезни. Меня всегда обманывали, все могли меня перехитрить, обойти, все могли мною манипулировать — психотерапевты, руководители групп, да и я сам. Я стал искусным в словесных интригах, интеллектуальной рационализации, теоретических объяснениях, решении проблем,

физических прикосновениях и других методах психотерапевтического лечения. Но что бы я ни применял, я все равно оставался больным, и знал это. За все это время я лишь превратился из «невменяемого, необразованного и неизлечимого психопата» во «вменяемого, образованного психопата среднего класса».

Когда я впервые вошел в кабинет Я нова, он стоял за столом и смотрел на меня. У меня на лице красовалась приклеенная фальшивая улыбка, но он жестко произнес: «Не стой в дверях и не смотри на меня так. У меня пока нет ответов на твои вопросы. Ложись на кушетку». Такое было начало.

Деланная улыбка сползла с моего лица, и я лег на кушетку. Янов спросил: «Что ты чувствуешь?» Мои ответы были отрывочными и бессвязными. Я начал плакать, а Янов заговорил: «Что случилось? Давай об этом и поговорим. Выглядишь ты плохо». Я расплакался еще больше. Янов подождал, а потом сказал: «Скажи, что ты чувствуешь. Не старайся это выплакать». Постепенно я перестал плакать и успокоился. Янов снова заговорил: «Ну вот так. А теперь все же скажи, что ты чувствуешь?» Я ответил: «Тревожность; а также чувствую, как будто куда‑то плыву». Янов: «Ладно, а теперь погружайся в это поглубже; вытяни ноги. Теперь погружайся в самую глубину и ни о чем не думай. Пошел! Пошел!» Я начал мелко и часто дышать. Янов: «Дыши животом, из самого нутра; открой рот и выдыхая животом изо всех сил: скажи — ах — глубоко вдохнуть — ах — глубоко вдохнуть. Погружайся!» Я немного поддался. Янов: «Чтоте- перь?» Я: «У меня закружилась голова; я не поддаюсь. Я думаю и вспоминаю о страхе, что меня будут ругать. Мои похождения, мои позывы, все, что во мне сейчас — все это не то, что происходит со мной на самом деле. Я не хочу неудачи. Я не хочу провалиться. Я не хочу, чтобы меня ругали». Янов: «Кто?» Я: «Моя семья. Думаю, что моя семья. Я иду еще дальше. Думаю, что я не помню себя до трех лет. Я помню себя после трех. Я помню чувство обиды, чувство возмущения. Я не могу простить…» Янов: «Скажи это». Я: «Я не могу простить мою мать. Она бросила меня в три года. Я так и не принял мачеху. Наступает критика, меня снова начинают ругать. Почему я не так хорош, как мой брат? Он подчиняется; я бунтую. Я и правда не

хочу. Я правда не хочу быть таким хорошим, как он. Он совсем нехорош».

Янов: «Что бы ты сказал своей матери, если бы смог сейчас с ней говорить? С твоей настоящей матерью». Я: «С моей настоящей матерью?» Янов: «Что бы ты сказал?» Я: «Я попросил бы ее любить меня».

Янов: «Отлично: проси ее. Говори с ней. Мамочка… —давай; говори то, что хотел сказать». Мне стало тяжело дышать, в горле у меня застрял ком. Я потянулся. У меня было такое чувство, что меня растягивают на части, было такое чувство. Что меня разрубили точно посередине, и эти две половины тянут в разные стороны. Меня тянуло и физически и во всех других смыслах. Я пытался сопротивляться. Две мои части зацепились друг за друга, но я не мог этого остановить. Я открылся и закричал: «Мама, мама!» Янов: «Зови ее!» Я: «Я хочу, чтобы она вернулась». Я горько заплакал. Мне стало больно. Я задыхался и давился своим чувством. Я кричал и вопил. «Я хочу умереть!» Янов: «Скажи ей». Я не мог позволить ей уйти. «Мама, не уходи». Я отключился. Я не мог остановиться — я плакал, давился, мне было больно. Это чувство разрывало меня на части. Я раскрылся. «Ненавижу — оставьте меня! Мама! Я ненавижу вас всех, суки!» Я давился, рыгал, стараясь загнать чувство внутрь, подавить его. Но оно продолжало подниматься, несмотря ни на что. Все мое тело нестерпимо болело. Ком в горле не проходил. Я раскрылся и вопил. «Полюби меня!» Я снова отключился. Потом начал бороться. Но оно, чувство, все равно продолжало выходить. «Полюби меня». Я притих и ощутил страх. Но я все же не был еще уверен, в чем заключается это чувство. Я понимал, что сделал очень многое, но не потому, что хотел это делать, а потому, что хотел, жаждал родительской любви. Я снова сильно испугался. Я боялся, что меня не будут любить, и я сам окажусь неспособным к любви. Я ощутил свою никчемность. Мать бросила меня, и я спрашивал: «Почему меня?» Я не понимал, любит ли она меня, хочет ли остаться со мной, и это возмущало меня до глубины души. Мне хотелось убить — убить себя. Я чувствовал, что я не такой как все. Я кричал. Потом снова кричал, но все во мне было блокировано. Я боялся отпустить себя. Я боялся, что влечу, потеряю контроль над со