Так, если шестилетний ребенок столкнется с истиной и безнадежностью, то весьма сомнительно, что он будет бороться. Обещание же любви — молчаливое или явно выраженное — будет питать надежду ребенка, но не столкнет его с реальностью его детской жизни. Он может провести всю свою дальнейшую жизнь в поисках того, что не только не существует, но и не существовало никогда — в поисках родительской любви. Он может играть роль комика, чтобы развлекать родителей, роль
ученого, чтобы произвести на них впечатление, или роль инвалида, чтобы вызвать к себе жалость и заставить заботиться о себе. Самый такой акт препятствует любви, потому что он прикрывает реальные поступки и чувства.
Из того, что мне приходилось наблюдать, я могу вывести, что невротик воссоздает, став взрослым, ту же ситуацию отсутствия любви, чтобы сыграть ту же драму, но со счастливым концом. Он женится на женщине, похожей на мать не просто потому, что желает ее физически. Он желает получить любящую мать, но свою любовь он понимает не прямо и непосредственно. Во–первых, он должен установить соответствующий ритуал. Он может искать и найти холодную женщину, из которой он надеется извлечь тело. Или невротик, если это женщина, будет искать и находить такого же грубого и жестокого человека, как ее отец, чтобы сделать из него добрую и нежную личность. Все это не что иное, как символическое лицедейство. Если невротик действительно столкнется с любящим человеком, то ему придется его оставить, так как внутри все равно будет глубоко и скрытно сидеть старое грызущее чувство. Короче говоря, если женщина–невротик найдет доброго, тепло относящегося к ней человека, то это помешает ей вести символическую борьбу ради окончательного разрешения старого чувства. В каком‑то смысле обретение настоящей любви и тепла означает почувствовать боль неразделенной старой любви.
Даже в своих сновидениях невротик воссоздает ту же борьбу. Ему часто снятся препятствия, ожидающие его на пути к любимому. Он может взбираться на крутые горы, блуждать по сложным лабиринтам, но так и не достичь обетованной «страны любви».
Поскольку невротику запрещены его собственные чувства, он может искренне думать, что любовь находится в чем‑то или ком‑то другом. Он редко понимает, что любовь живет в нем самом. Мне думается, что лихорадочный поиск невротика есть отчаянная попытка добраться до самого себя. Проблема обычно заключается в том, что он просто не знает, как это сделать. Для этого у невротика нет подходящих рычагов. В таком контексте, стремление к любви можно трактовать как стремление к тому, чтобы «быть», как стремление к чувству. Отчаяние, пре
следование, дальние путешествия по новым местам — это чаще всего лишь тщетные попытки найти какого‑то особенного человека, который заставит невротика хоть что‑то почувствовать. Увы, сделать это может только и исключительно переживание первичной боли. Но до тех пор невротик разыгрывает одну и ту же печальную драму — третьесортный спектакль с бездарным сюжетом, неумелыми актерами и без счастливого конца.
Я уверен, что эта борьба построена таким образом, чтобы получить, в конечном счете, пусть и в извращенном и уродливом виде, любовь
К большому несчастью, даже если родители невротика смогли бы по мановению волшебной палочки превратиться в любящих и понимающих отца и мать, то ничего бы не изменилось. Невротик не может воспользоваться этой любовью, если уже стал взрослым, поскольку она тоже будет лишь суррогатом, негодной компенсацией того, что в действительности произошло много лет назад между ребенком и не любившими его родителями. Чувство отсутствия любви всегда доминирует.
Своим невротическим поведением — агрессией, неудачами, болезнями — несчастный маленький ребенок пытается сказать своим родителям: «Любите меня, чтобы мне не пришлось всю жизнь прожить во лжи». Как мы уже видели, ложь есть условие заключения подсознательного пакта между ребенком и родителями; по условиям этого пакта ребенок отказывается от верности себе для того, чтобы соответствовать родительским ожиданиям. Ребенок соглашается исполнять требования родителей, на