Вначале была попытка вспомнить детство. Я буквально потрясена тем, что практически ничего о нем не помню. Я помню чувство заброшенности и отверженности в школе для девочек, куда мы с сестрой были отправлены, когда у мамы случился срыв. Мне было тогда около четырех лет, и я помню, что сидела на полу и беспрерывно плакала. Я помню, что в доме в В. было темно. Там мы жили, пока мне не исполнилось пять лет. Вернувшись в дом в Д., мне хотелось знать, там ли мама. Она сказала, что пришла домой и застала меня сидящей на полу и жгушей спички. Я много лгала, крала вещи на вечерах, резала нижнее белье сестры, но сегодня поняла, что все это было взаимосвязано. Я обманывала маму и папу за то, что они не давали мне то, в чем я больше всего нуждалась — за то, что они обманывали меня. Они жили не для меня, не в самом деле. Они притворялись, что все хорошо, хотя в действительности это было не так. Они притворялись, что мы — семья, хотя и это была неправда. Я тоже притворялась. Вот почему я всегда помнила, что у меня было счастливое детство — я притворялась счастливой маленькой девочкой, потому что была не в силах взглянуть в лицо правде.
Я помню, как папа плакал в Д. Потом, после ухода из дома он часто показывал нам, как ему плохо, казалось, он постоян
но испытывал боль. В тот вечер я вернулась из детского лагеря, мне было десять лет, как раз перед тем, как узнала о разводе. Он сказал, что любит меня, выглядел печальным и хотел разделить между нами облигации перед тем как уйти. Но мама так и не вышла. Она притворилась, что нужна мне. Я чувствовала себя потерянной. Что‑то было не настоящим, может быть, все. Я не сказала им, что я чувствовала тогда. Я похоронила все, а потом стала жечь спички.
В конце сеанса я почувствовала головокружение и слабость. Я вернулась туда, в мое детство, немного, чуть–чуть — все бессвязно и какими‑то пятнами. Почему я так мало помню? Похоже, что на самом деле я никогда там не была.
Четверг
Сегодня было трудное начало — мне пришлось побороться, чтобы вспомнить, вспомнить то, что я, кажется, утеряла. Я начала впадать в панику — почему я ничего не помню? Как я могла этого не запомнить? Я растеряна; сначала я чувствовала так, словно это происходит со мной сейчас, а потом заблудилась как малый ребенок. Потом я позвала — я же чувствовала, что она меня держит. Но хотя она и держала меня, я не испытывала никакого удобства, только чувство одиночества, которое я ощущала до того, как она появилась. Я вдруг почувствовала, что отталкиваюсь руками. Я была, как ребенок в кроватке, который размахивает и толкается ручками. Я ощутила одиночество. Я действительно была там, в темном доме, где стояла моя кроватка. Я лежала в ней — одинокая маленькая девочка. Мне очень хотелось, чтобы пришла мама, но я не могла ее позвать. Тогда я поняла, что не звала ее и тогда, когда и в самом деле была младенцем. Я тихо лежала, чувствовала сильную печаль и плакала. Потом мне стало холодно, и я свернулась, как плод в чреве матери, чтобы согреться. Потом я внезапно почувствовала, что проваливаюсь в пустоту. Я плыла в пространстве, испытывая дикий страх. Я боялась, что упаду, ударюсь обо что‑нибудь и больно ушибусь. Мое тело, все еще свернутое в клубок, начало извиваться и сокращаться — я то сгибалась, то разгибалась. Я не понимала, что это такое, но ощутила страх,
начала сопротивляться и кричать. Наконец, я почувствовала, что сжалась в комок на маленьком пятачке. Вокруг я чувствовала стены. Я испугалась, что мне будет больно, если я стану протискиваться сквозь них. Но когда я все же выбралась наружу, то поняла, что родилась, и что все прошло хорошо. Я дернулась еще раз, окончательно выбралась наружу и ощутила вокруг себя прохладный воздух. Тело мое немного распрямилось. Я чувствовала себя счастливой и страшно утомленной. Я родилась! Я чувствовала себя так, словно узнала все о той вещи, о которой я ничего не должна была знать. Как будто я познала то, что можно только вообразить. Арт[7]
сказал, что я корчилась пятнадцать минут, а мне показалось, что прошло не больше пары минут. Это какая‑то фантастика.Я ясно увидела все свои страхи — страх высоты, падения, океана. Я выглянула в окно и осмотрела кабинет. Все выглядело совершенно другим, как будто со всех вещей сняли слои мутной пленки. Я уходила из кабинета в превосходном настроении.
В этот вечер, слушая музыку, я начала плакать. Я чувствовала, как грустно было папе — как плохо было им обоим — и какой грустной девочкой была я сама. Я попыталась нарисовать маму. Я видела, как она сидит за пианино, но лицо ее растворялось в жуткую маску из какого‑то комикса. Я пытаюсь увидеть ее сейчас, но вижу только ее расстроенное утомленное лицо, каким оно было двадцать лет назад. Мне страшно, я только теперь поняла, какой больной и жалкой она была.
Пятница