Первичный крик

Хотя многие больные говорят о том, что чувствуют холод (и их кожа действительно холодна на ощупь) когда приближается чувство первичной боли, есть невротики, уязвимая сосудистая система которых реагирует на это событие совершенно по–ино- му. Происходящие в их организме процессы заставляют их испытывать непреходящий жар. Один пациент рассказывал: «Мне всегда было жарко — воротник вечно душил меня, как раскаленный ошейник. Я сходил с ума. Я был похож на котел, кипевший на огне ярости». Этот человек реагировал на внешние стимулы не страхом, а гневом.

В понятиях первичной теории то, как невротики кутаются, чтобы защитить себя от холода, есть символический процесс — так они защищают себя от ощущения холода и так они заставляют себя, точнее, свое внутреннее «я» — согреваться — в фигуральном смысле. Напротив, невротики, которые никогда в жизни не надевали свитер, словно говорят миру: «Я не нуждаюсь в том, чтобы со мной делились теплом». Последний тип обычно представлен сильными независимыми людьми, которые полностью отрицают свои потребности. Для таких людей выразить свою потребность означает проявить недопустимую слабость.

С физиологической точки зрения, пациент, прошедший сеансы первичной терапии не может быть нереальным. Он не может больше носить свитер в теплую погоду, потому что органы чувств вскоре скажут ему, что организм перегревается. Нереальность личности — это тотальное событие, которое разыгрывается на уровне целостного организма. То, как человек реагирует на гнев или страх, отчетливо сказывается на происходящих в организме биохимических процессах. Например, если разделить Сольных на две группы — на тех, кто допускает вспышки гнева и на тех, кто прячет гнев внутри, то можно обнаружить, что представители двух групп отличаются между собой по секреции определенных гормонов. У представителей первой группы — у сдерживающих гнев, преобладает гормон мозгового слоя надпочечников норадреналин, аулюдей, не склонных сдерживать гнев, в тех же железах в большем количестве секретирует–ся гормон адреналин. (Интересно отметить, что биохимики иногда называют норадреналин «неполным гормоном»[15].)

Теперь давайте посмотрим на больных, прошедших первичную терапию, с точки зрения тех психологических, нефизических перемен, которые с ними произошли.

Когда я спросил одного закончившего курс пациента, какие изменения в нем, на его взгляд, произошли, он ответил: «Теперь мне в высшей степени наплевать, выиграют ли «Мин- несота–Твинс» в этом сезоне вымпел, или нет». Это было отнюдь не шуточное утверждение. До прохождения первичной терапии этот пациент, по его собственному выражению, был «повернут» на бейсболе. Он знал назубок имена всех игроков лиги, количество набранных каждым из них очков, кто за какую команду играл и т. д. Для него этот интерес был символическим актом лицедейства. Он сам никогда не был причастен ни к какому серьезному делу, и выучив все имена и показатели, он считал себя теперь частью чего‑то. Позже он «идентифицировал себя с «Твинс», подсознательно надеясь стать победителем через них — все это только для того, чтобы скрыть от себя тот факт, что сам он был безнадежным аутсайдером и неудачником всю свою жизнь. Когда он реально разрешил свои внутренние проблемы, у него отпала необходимость решать их символически. Интересоваться командой — это одно; а жить и дышать ею — это совсем другое.

Еще один больной был помешан на американском футболе. Закончив курс первичной терапии, он вдруг остро ощутил, какая фантастически тяжелая борьба идет на игровом поле; она стала намного меньше интересовать его с тех пор, как он покончил с такой борьбой в своей собственной душе.

Пациент, который раньше любил оперу, стал поклонником рок–н-ролла, пройдя курс первичной психотерапии: «Эта музыка здоровее, она больше говорит телу, — говорил он по этому поводу. — Теперь, когда я ожил, я не могу больше смотреть на эти деланные оперные мучения. Рок для меня — это праздник и торжество жизни».

После первичной терапии у больных отмечаются также благоприятные изменения в интеллекте. Один пациент изложил это так: «Если бы я был умен в детстве, то просто умер, так как понял бы, как они меня ненавидели. Мне приходилось быть тупым, чтобы выжить. Я просто отключил часть моего мозга. Я видел, что у каждого ребенка в глазах появляется блеск живости и ума, но потом что‑то происходит и все меняется. Думаю, что ребенок получает сигнал о первичной боли, и принуждает себя отказаться от его понимания».

Пациентам становится намного легче учиться в колледже. Они начинают понимать, что отчасти это обучение — не более чем игра, правила которой надо соблюдать. Они начинают играть по этим правилам, не испытывая прежней тревожности.