Сказав это, попытаемся, чтобы не быть неверно понятыми, резюмировать предшествующее — дать как бы изложение концептуальных преобразований, маркирующих переход от экзогамии к эндогамии (очевидно, он возможен в обоих направлениях). Некоторые, хотя бы племена алгонкин, откуда взяты последние наши примеры, имели иерархическую клановую структуру, в отношении которой можно заподозрить, что она, должно быть, привносила какую-то стесненность в функционирование экзогамии, сформулированной в эгалитарных терминах. Но как раз на юго-востоке США в племенах лингвистической группы мускоги наиболее отчетливо наблюдаются гибридные институционализированные формы — на полпути между тотемическими группами и кастами — что, впрочем, объясняет царящую в их характере неопределенность по части эндогамии либо экзогамии.
Возможно, чикасав были экзогамны на уровне кланов и эндогамны на уровне фратрий. Во всяком случае, их фратрии имели черту, замечательную для структур этого типа, — односторонность, граничащую с рецип-рокной враждебностью: болезнь и смерть часто приписываются колдовству людей противоположной фратрии. Каждая из фратрий проводила свои обряды в ревностной уединенности; члены другой фратрии, оказавшиеся их свидетелями, могли быть преданы смерти. Такая же установка существовала у греков; относясь к уровню фратрий, она удивительным образом напоминает установку, преобладавшую у аранда на уровне тотемических групп. Каждая из них проводила обряды "внутри себя", хотя выгода от этого была только "для других", что хорошо показывает, говоря походя, что эндо-praxis и экзо-praxis никогда не определялись отдельно и абсолютно, но лишь как взаимодополнительные аспекты двоякого отношения к себе и другим, что раскрыто Морганом в полемике с Мак-Леннаном.
Фратрии, вероятно, служившие во время спортивных состязаний, чтобы сформировать противостоящие команды, как считалось, отличаются по местонахождению и по характеру: одна, воинственная, предпочитала открытые ландшафты; другая, миролюбивая, селилась в глубине леса. Возможно, что фратрии были также иерархизованы, как подсказывают иногда относящиеся к ним выражения: "люди в красивых жилищах" и "люди в лачугах". Однако эти иерархические различия, физические и функциональные, особенно проявлялись на уровне кланов и их подразделений в селениях. В воспоминаниях туземцев о былых временах постоянным лейтмотивом проходят формулы, употребляемые в каждом клане или селении: "Это были совершенно особые люди… они не походили на других… у них имелись свои собственные обычаи и привычки". Эти особенности были самого разного порядка: место пребывания, хозяйственная деятельность, одежда, питание, склонности и вкусы.
Рассказывают, что люди из клана енота питались рыбой и дикими плодами, а люди клана пумы жили в горах, избегали воды, в отношении к которой испытывали сильный страх, и чаще всего питались дичью. Люди дикой кошки спали днем и охотились ночью, так как они были наделены зорким зрением, мало интересовались женщинами. Люди клана птицы пробуждались до света: "Они похожи на птиц в том, что не мешают другим… каждый из них имеет особый духовный облик, подобно тому как существует множество видов птиц…" Их считали полигамными, мало склонными к труду, хорошо живущими и наделенными многочисленным потомством.
Люди клана красной лисицы были профессиональными ворами, влюбленными в независимость и живущими в глубине леса. "Бродячие иска" — номады, непредсказуемые, что не ухудшало их могучего здоровья, "так как они не любили переутомляться". Передвигались они беспечно, уверенные в своей вечной жизни; мужчины и женщины мало заботились о своих волосах, относились с небрежением к одежде; они прозябали в нищете и лени. Обитатели селения Накрененный-дубовыйстолб, расположенного в лесу, имели неустойчивый характер, были маломощные, преданные танцам, неуклюжие, вечно тревожные и озабоченные, вставали рано. Людей поселка Высокий-амбар-с-маисом уважали, невзирая на их гордыню: хорошие огородники, хорошие работники, но посредственные охотники; они выменивали маис на дичь. Их считали искренними, упрямыми, сведущими в предсказании погоды. Что касается хижин деревушки Красная-вонючка, то все они были подземными… (Swanton, 2, р. 190–213).