Первобытный менталитет

Сопричастность между социальной группой и ее местностью распространяется не только на землю и на встречающуюся там дичь: все мистические силы, духи, более или менее ясно представляемые влияния, находящиеся на ней, имеют с группой ту же теснейшую связь. Каждый из ее членов чувствует, чем они для него являются и чем он является для них. Находясь в этой местности, он знает, какие мистические опасности ему угрожают и на какую мистическую поддержку он может рассчитывать. Вне пределов этой местности поддержки для него больше нет. Смертельные опасности, неизвестные и оттого еще более пугающие, окружают его со всех сторон. Он дышит не своим воздухом, пьет не свою воду, срывает и ест не свои плоды, его уже не окружают свои горы, он шагает не по своим тропам: все ему враждебно, потому что отсутствуют те сопричастности, ощущать которые он привык. Отсюда его стойкое нежелание покидать, даже на короткое время, свою территорию. «Возможно, — замечает миссионер Ньютон — слабое желание, которое выказывают туземцы, отправиться в другой дистрикт, чтобы получить там медицинскую помощь, проистекает из страха перед злыми духами иной местности, которые могут воспротивиться приходу чужаков, и лучше уж страдать от недомоганий. В самом деле, создается впечатление, что единственное доброе дело, которое духи совершают по отношению к обитателям какой-либо местности, состоит в том, что они пугают чужаков, которые могли бы туда проникнуть, и это обстоятельство может объяснить также явное нежелание уходить далеко от своих мест, которое раньше обнаруживали туземцы. Был ли это консервативный инстинкт упомянутых туземцев, их страх перед чужаками, который заставлял их наделять духов теми же чувствами, или же сам этот страх порождал в них консервативный инстинкт? Где тут причина и где — следствие? Вот перед загадками какого рода оказываешься, вступая в контакт с туземными расами, чей разум и образ мышления не может понять ни один белый»[46].

Неподалеку отсюда, в германской Новой Гвинее, «два года назад в деревне Бонгу к миссионеру Ханке пришел из деревни Билибили человек, выступавший от имени людей своей деревни, ушедших в страну Рай: он просил его вмешаться, чтобы правительство разрешило им возвратиться в Билибили. В подкрепление своей просьбы он рассказал: «Духи наших предков пришли за нами в Рай; они были очень рассержены, ворчали и говорили: Как вы можете оставлять пустым то место, где пребывают все наши духи? Кто там теперь будет нами заниматься? И тогда, — продолжал человек, — духи с презрением плюнули на новые, еще не совсем доделанные горшки, и они все разбились. Так вот мы теперь и живем, чужаками, у людей Рай, у нас нет своих полей, и, что хуже всего, мы не можем делать себе глиняную посуду. Дайте же нам возможность вернуться на нашу прежнюю территорию, чтобы духи перестали на нас сердиться»[47].

Итак, первобытным людям трудно жить где-либо еще, кроме той местности, которая составляет, если позволено будет так выразиться, часть их социальной группы. Это не менее верно и применительно к тем случаям, когда им приходится сражаться в других краях. Так, в Новой Зеландии «какой бы храбростью ни отличалось племя, когда оно находится на собственной территории, эта храбрость испаряется, если оно ее покидает, и они, ничуть не колеблясь, признаются, что это так… они боятся неожиданностей и нападений со всех сторон…»[48]” Такое поведение встречается повсюду, и аналогичные наблюдения очень многочисленны.

В силу этой же сопричастности человек, навсегда покинувший землю, где живет его социальная группа, перестает быть ее частью. Он для нее мертв, более мертв, чем если бы он просто прекратил жить и получил по обычаю посмертные почести. Так бывает с захваченными на войне пленниками, которых пощадило и приняло пленившее их племя. Таким же образом изгнание навсегда тоже равнозначно смерти. В Вура на Соломоновых островах «один христианин с такой яростью ударил свою жену, что сломал ей челюсть. Спустя несколько часов она умерла. Эта женщина, даже по свидетельству ее родственников, постоянно осыпала его беспочвенными обвинениями и наконец вывела его из терпения. Это не помешало им вознамериться осуществить, согласно древнему обычаю, личную месть и убить его, но вмешались вожди. Он был осужден и приговорен к изгнанию навсегда. Это решение полностью удовлетворило общественное мнение: люди сочли, что для них он умрет»[49].

И вот, наконец, символический африканский обряд, позволяющий выявить взаимоотношение земли и живущей на ней группы. «Когда какой-нибудь ронга возвращается из Кимберли с женщиной, на которой он женился, то они оттуда приносят немножко земли, взятой в том месте, которое они только что оставили, и женщина ежедневно должна понемногу есть ее вместе с супом, с тем чтобы привыкнуть к своему новому местожительству. Эта земля осуществляет переход от одного дома к другому»[50].