Первое апреля октября

Ему приснилась недовольная толстая женщина, чьё лицо едва помещалось в маленьком окошке. Она большими кусками поедала котлеты с тарелки Петра Сергеевича, а потом предлагала оказать ему бытовую услугу, но Бредяеву было страшно смотреть в её глаза, напоминавшие циферблаты часов, поэтому от бытовой услуги он отказывался. Толстая женщина за это на него обижалась и грозилась всё рассказать его жене.

В четырнадцать десять он проснулся второй раз, весь в поту от кошмарного сна, выпил чашку мате, съел бутерсброд, как любил он выражаться, и отправился на вокзал. И увидел вереницу голов, уходящую от начала перрона к горизонту…

Пётр Сергеевич растерянно огляделся в поисках хоть какого-нибудь просвета в головах. Вотще! Просвета не было.

— Эй, Бредяев! — окликнули его откуда-то из левого ряда возлежащих.

Повернувшись на голос, он узрел весёлое лицо своего коллеги, кладовщика Пронькина. Тот лежал, подложив под голову носовой платочек в синюю полоску — всегда любил комфорт.

— Тут мест нет, — приятельски пояснил Пронькин. — Говорят, до самого шестого километра всё занято. И обратился к соседке, полноватой даме в наспех набранной на бигуди причёске: — Может, уплотнитесь чуток, мадам? Товарищу место нужно. Сослуживец мой.

— Некуда мне уплотняться, — нервически дёрнула головой дама. — Мне Колбасин в затылок дышит. Двадцать два года уже дышит в затылок, сволочь.

— Ну, теперь недолго ему осталось дышать, — ободрил её Пронькин.

— Любовью дышу, — прозвучал Колбасин, бухгалтер из автоколонны номер тринадцать тридцать девять. — Исключительно, Мариночка, любовью.

— Да кто ж не знает-то, — покривилась дама. — В нашем доме половина мужиков ею дышат. — И зачем-то пояснила для Петра Сергеевича: — Любка это, из первого подъезда. Продавщицей в «Мазафака» работает, стерва такая. Через неё вся его, — кивок за спину, на мужа, — автоколонна прошла, да не по разу.

Где-то прогудел маневровый. Пахнуло дизелем, весёлым машинистом и перевозимой подопревшей древесиной.

«Рейс номер шестьсот шестьдесят шесть, Москва-Богаделенск, задерживается на неопределенное время», — вдруг объявил гнусавый женский голос диктора, больше подходящий торговке семечками с Южного рынка. Голос был преисполнен ехидства, как показалось Петру Сергеевичу.

— Бар-р-рдак! — привычно прокомментировал муж нервной дамы, Колбасин.

— Страна дураков, — подтвердил тощий клерк справа, почти невидимый за потным толстяком в зелёных подтяжках, который давно уже мирно спал, поэтому не поддержал общего возмущения, а только пошлёпал во сне губами-варениками.

Ропот пошёл по головам, удаляясь в сторону вокзального горизонта, чтобы через пару минут вернуться шорохом океанского прибоя: «Беспредел!», «Всё как всегда!», «Это сколько же нам тут ещё лежать?», «Да подвиньтесь вы хотя на йоту!»

«Что за флэшмоб!» — выругался мысленно Пётр Сергеевич.

«А ведь поезд, пожалуй, не пройдёт, — подумалось в следующий момент. — Где ж ему пройти по стольким-то шеям!»

— Perdoneme se?or, fuma Usted? — спросил откуда-то из-под его правой ноги мужской голос с латиноамериканским прононсом.

Пётр Сергеевич пробежался взглядом по усатому, смуглому и остроносому лицу то ли аргентинского, то ли уругвайского подданного и достал пачку сигарет. Протянул:

— Por favor, se?or.

— Muchas gracias! — сердечно поблагодарил черноглазый носитель испанского.

— De nada, — кивнул Бредяев.

— Дай уж и мне сигарету, что ли, — окликнул Пронькин. — Я как-то наспех собрался, ничего с собой не прихватил.

Пётр Сергеевич удовлетворил просьбу сослуживца, поднёс ему огоньку.

— А ты чего здесь? — воспользовался случаем поинтересоваться.

— Да ну его, — махнул рукой лежащий на боку Пронькин. — Выхода нет. Проворовался, понимаешь. В особо крупных размерах.

— Вот из-за таких как вы и стоит Россия на коленях, — изрёк из-за жениных бигудей свернувшийся калачиком Колбасин. И добавил не без опаски: — Вор-р-рюга!

— А ты чего? — проигнорировал реплику Колбасина Пронькин, обращаясь к Петру Сергеевичу.

— Жена ушла, — пояснил тот.

— Как я вас понимаю! — прогундел тощий клерк, приподнимаясь на локте из-за туши в зелёных подтяжках.

— От хороших мужей жёны не уходят, — презрительно изрекли бигуди.

— Неудачники, — бесцеремонно резюмировал Колбасин, целуя супругу в плечо под домашним халатом. Плечо незамедлительно и недовольно дёрнулось, отметая супружеские заигрывания.

— Вы правы, — согласился Пётр Сергеевич, поглядывая на часы.

Часы показывали пятнадцать двадцать стремительно уходящего местного времени, то есть, тринадцать двадцать по москве. Надо было экстренно искать себе место в череде отчаявшихся голов, пока не вышло то неопределённое время, на которое опаздывал поезд.