Первое число Смита

– Я привез документы. – Он кивнул на пачку листов подмышкой. – Главный уже ушла, кабинет закрыт. Вы примете?

Зам молча протянула руку за бумагами. И, как будто вспомнив о вежливости, сказала:

– Проходите.

– Можно на «ты», – предложил молодой человек, вручая ей документы. – Меня зовут Яков. Я – главный фельдъегерь Северной башни.

Она отвлеклась от рассмотрения бумаг и вскинула бровь, в изумлении посмотрев на него.

А Яков рассмеялся, проходя к окну:

– Курьер звучит не статусно.

– А я думала, что имперские замашки сейчас не в моде, – парировала она с улыбкой.

Зам любила такой юмор, застающий врасплох, обескураживающий каламбурами, с самоиронией и даже с сарказмом.

– И да, давай на «ты». Спасибо за контракты. Главный говорила, что давно ждет оригиналы.

–Не стоит благодарности. Я просто делаю свою работу, – пафосно сообщил Яков, выпячивая грудь.

В ответ на шутку она хохотнула. И показалось, что рой переливчатых струнных звуков выпорхнул на свободу из плена тишины. Зама всегда чрезвычайно преображала улыбка: стройнил смех, раскрытые губы полнели, она казалась моложе, глаза оживали и освещались каким-то непривычным для неё, тёплым, особенным внутренним светом.

Яков открыто рассматривал её, с удовольствием наблюдая за происходящими с лицом молодой женщины переменами, а потом спросил:

– Не страшно тебе здесь работать?

– Ты об окнах?– уточнила Зам.

– И о них тоже. – Молодой человек вдруг запнулся, и, опустив глаза, поинтересовался тихо:

– Тебе разве не рассказали?

– О чем?

– Ну… – замялся он и стих.

Она пристально всмотрелась в его лицо, ожидая ответа.

– В прошлом году…В мае… Здесь женщина умерла. Она работала в нашей компании. И её нашли здесь, в этом кабинете, – пробормотал Яков.

Зам замерла от этих слов. Мурашки побежали по её ногам, зародившись где-то под коленками: мелкие, пугливые, суетливые. Толкаясь и торопясь к её солнечному сплетению, как будто ища тепла и защиты они, глупенькие, сплочась, всем своим весом опустились на её грудь, сдавили, сжали, перекрыли доступ к кислороду.

Она медленно выдохнула, стараясь успокоиться, и спросила охрипшим голосом:

– Как?

– Мм… Я здесь еще не работал тогда, но сотрудники говорили, что компания только перебралась сюда, на высоту – этаж внезапно освободился. Все переезжали. А в этом кабинете должна была Главный сидеть. Генеральный распорядился сделать ремонт.

Он замолчал, как будто вспоминая детали.

– В общем. Девушка эта работала в бухгалтерии. В один из дней, утром, уборщица зашла в кабинет и увидела её. Она у окна лежала. Уже не живая. Голова вся в крови. Её убили.

Зам оторопело посмотрела на Якова.

– Нашли, кто это сделал? За что?

– Нет, мне не сказали. Те, с кем я общался, не знают. Давно это было.

– Ясно, – сказала она упавшим голосом.

Ей вдруг так сильно захотелось уйти отсюда, что, уже не думая о вежливости, Зам быстро выпалила:

– Мне пора, Яков. Думаю, еще увидимся.

Курьер поднял на неё глаза:

– Ты в порядке?

Она быстро кивнула.

– Да…, да, нормально. Я пойду.

– Услышал тебя. Извини, что напугал.

– Ничего. Это было несложно, – пробормотала она, снимая с вешалки плащ и хватая сумку.

Яков оглянулся на неё, выходя из кабинета:

– Я рад знакомству.

Зам ничего не ответила, провожая его взглядом. Она направилась в сторону лифта, спеша покинуть и этот кабинет и эту башню, торопилась и думала о том, почему она так испугалась, так напряглась от слов Якова. Не потому ли, что она родилась в мае. В месяце, когда убили эту девушку. Девушку, чье имя она забыла спросить.

Зама звали Майя. Ей было тридцать семь.

Москва. 18:24. Сентябрь, 10, Вторник

Южная башня.

Он вернулся в город. В добровольно-будничное заточение Южной башни.

Эти здания, как и все остальные, обрамляющие Серую площадь, большей частью принадлежали ему. Он был мажоритарным акционером и одним из бенефициарных владельцев компаний, в чьей собственности находились эти активы. Кабинет его находился на тридцать третьём, высшем этаже. Он зашёл в него и, оставив дипломат на столе, сел в дорогое, обитое кожей коньячного цвета кресло, развернув его к окну. Солнце скрылось. Рабочий день уже закончился, и сотрудники его компании покинули офис. Он был этому рад. Хотя нет, «рад» слишком сильное слово для описания чувств того, кто просто хочет немного побыть в одиночестве после утомительной деловой поездки.

Он не был одиноким человеком. У него были партнеры по бизнесу, приятели, знакомые, друзья, семья. Когда кто-то, по незнанию, спрашивал его о семейном положении, он говорил что вдов. Не вдовец, не овдовел, а именно вдов, как другие говорят «холост» или «женат». Он так проникся своим вдовством, был так опустошен, так свирепо отрицал смерть жены в первые годы своего вынужденного одиночества, что это состояние стало неотъемлемой его чертой, его качеством, его частью. Как ребенок становится частью родителя.