Она, конечно, пойдет на это мероприятие, перетерпит пару часов, и, возможно поймет правильно то, что должна, по мнению Главного, понять. Хотя Зам плохо понимала даже себя, а других людей не понимала вовсе. Что там у них в головах? Их невозможно просчитать, вычислить, уравнять, вывести общий знаменатель, утвердить единые нормы и законы поведения, спрогнозировать реакции и эмоции, слова и поступки. Ей сложно давалось общение. Ребенком, ей внушили некоторые правила взаимодействия, но, наконец, повзрослев, она уличила их в шаблонности, однобокости, необъективности и перестала им следовать, а новых пока не приняла, предпочитая просто вести себя вежливо.
В людях сейчас она не видела четкой конструкции «если – то», у них были сплошные иллюзии, паралогизмы и исключения и при этом, у каждого человека -свои, да такие, что без знания вводных данных ей они были недоступны. Это теперь приводило ее в недоумение: как себя вести? Что может им понравится? А что нет? Что, когда и как говорить? Как реагировать? Она-то всегда старалась держать себя в руках, и была несколько отстранённой. Майя почему-то с детства знала, что со всем справится и эмоционировать нет смысла. Эта мысль, как клеймо, была выжжена в её сознании. Неизвестно, откуда она произросла, эта мысль, но она всю жизнь сопровождала и защищала её, как верный пёс, преданность которого была много больше материнской. Мать называла её холодной. Возможно, она была права.
Зам подошла к окну. Её невольный соглядатай стоял у стеклянной стены своего кабинета и пил кофе. Она почему-то была уверена, что он пил именно кофе. Крепкий, масляный, терпкий, как и он сам.
«Если мы будем теперь часто видеться, нужно придумать, как приветствовать его, – подумала она. – Это будет вежливо». И, не дав себе опомниться и начать сомневаться, увидев, что мужчина смотрит на неё, она коротко кивнула ему. И тут же получила в ответ на своё приветствие лёгкий наклон головы, с зачесанными назад, чуть вьющимися каштановыми волосами.
Москва. 15:14. Сентябрь, 18, Среда
Южная башня.
Просматривая договор, Герман сопоставлял его с отчетами юридического и финансового департаментов, оценивая возможные риски и величину доходности, в случае его исполнения. С предполагаемым партнёром он раньше не работал, компания вышла на рынок недавно и ещё не обросла ни отзывами, ни репутацией. Обратив внимание на реквизиты подписанта со стороны исполнителя, бенефициар удивился: Новиков П.М.
Девушку, с которой он, до недавнего времени, состоял в отношениях, звали Марианной Новиковой. Родственники? Нужно уточнить. Он сделал себе пометку. Встречаться с бывшей любовницей Герману совершенно не хотелось. Он вздохнул с облегчением после их расставания: её было слишком много, вернее, в ней было слишком много. Много пустоты и обезличенной занятости. Это был интеллектуальный и духовный мезальянс. Ему очень скоро стало не о чем с ней разговаривать, а слушать её было неинтересно. Социальные сети, салоны, шопинг, бренды, тренды, коучи всего и вся, ретриты, гуру, практики, марафоны, мемы – таким был калейдоскоп её жизни. Красочным, зажигательным, но не воспламеняющим; тлеющим, но не горящим. Хотя в постели она была хороша. Хорошего понемножку, так говорят?
Марианна внешне спокойно восприняла его сообщение о желании прекратить отношения, однако искренне не понимала, почему он хочет это сделать? Она была полностью, абсолютно уверена в себе и своей привлекательности. И в этом была вполне естественна: эта детская наивность, такая бесхитростная, такая органически прямодушная, такая непоколебимая в своей правоте взывала к Герману только в одном вопросе: как можно хотеть расстаться с ней? С НЕЙ?! Эта монета открылась ему другой стороной: укоренившейся зашоренностью, эгоцентричной сфокусированностью на себе и своих желаниях, что в некотором смысле позабавило его силой этой веры в себя, но и испугало отрицанием всего отличного от неё. Марианна была младше его на четырнадцать лет. Это объясняло различие их мировоззрений, кругозора, слоёв их миров, накопленного опыта, иногда совершенно, как он думал, для неё неприемлемого. Контуры их, заполненные красками разного года выпуска, в его случае, видимо уже изрядно поблёкшими, оказались совершенно несовместимыми. Герман считал это очевидным, однако, услышав непонимание в словах Марианны, решил, что объяснять всё это он не будет. Она не поймет. Пусть её.
Закончив чтение контракта и отчетов, черкнув несколько замечаний, Герман бросил взгляд в окно. Безымянная незнакомка стояла на посту. Она пила, видимо, чай из прозрачной кружки, обнимая её двумя руками, словно пытаясь согреться. Девушка опять была, он не мог придумать иного слова для сравнения, «упакована» в строгий костюм и рубашку, и только волосы, не подчинившись, свободно расстелились по плечам. Ему было приятно теперь приветствовать её по утрам. «Нужно узнать у Якова, как её зовут, – подумал он – сын всё знает».
Москва. 14:33. Сентябрь, 20, Пятница
Северная башня.