— Культ тут у нас маленький, но вполне себе сатанический, — сказал тем временем Первухин, залезая на стол и совершенно несерьезно болтая ногами. — Кто такие готы, слыхали?
— Молодежная субкультура, поклонники готик-рока, типа «The Cure», — ответил Краснов, удостоившись уважительного взгляда Первухина. — Эстетика смерти, черная одежда, анхи, кельтские кресты, прогулки по кладбищам. Довольно безвредные типы.
— В целом-то да, — согласился Первухин. — У нас тут их довольно много. Полина Красильникова была, как это они называют, «готессой» — в четырнадцать лет это кажется невероятно крутым, особенно в нашей дыре. Но среди этих «довольно безвредных» готов есть несколько совсем даже вредных — идейные они, понимаете ли, сатанисты. Что самое обидное — талантливые парни, играют в рок-группе, пишут какие-то свои рассказы, целые форумы у них в интернете… Они, может, и не устраивают оргий на кладбищах, но очень хорошо морочат мозги таким вот молоденьким «готессам». Так что я еще удивляюсь, что у нас только один суицид на этом фоне.
— То есть вы их всех знаете, получается? — спросила Лена.
— Поименно, — кивнул Первухин. — Заводилой у них Макс Баламушин, по прозвищу Баламут. Остальные вертятся вокруг него. Дать координаты?
— Давайте, — согласилась Лена.
Пока Первухин писал на листочке координаты Макса-Баламута, Скрипка наклонился к Лене и что-то прошептал на ухо. Лена удивленно подняла брови, но кивнула.
— Вот, — протянул листок следователь. — Мобильный-домашний, и адрес тоже, хотя дома он редко бывает.
— Спасибо, — приняла бумажку Марченко. — А вот еще просьба: можно взглянуть на дело? Я понимаю, вы отсылали Николаю Васильевичу по электронке, но мне бы первичный бумажный вариант.
Тут произошло странное. «Свой парень» Первухин мгновенно и бесповоротно закрылся, Краснов чуть ли не услышал хлопанье створок раковины.
— Дело в архиве, — сухо сообщил он, глядя куда-то между ними. — Где ж ему еще быть, оно уже год как закрыто. У меня есть электронная копия на компьютере, если вам нужны материалы.
— А копировали вы его как? — невинно спросил Скрипка.
— Взял из архива, скопировал, вернул в архив, — пожал плечами Первухин, с неприязнью глядя на молодого экстрасенса. — А отчего такой интерес, собственно?
— О, я же экстрасенс, — сделал серьезное лицо Скрипка. — Информационные поля гораздо удобнее считывать с реального объекта, чем с файла на компьютере.
— М-да? — с подозрением спросил Первухин. — Ну, запросите наш архив и считывайте на здоровье.
— Да бог с ним, — поднялся Скрипка. — Вы лучше покажите нам, где живут Красильниковы, там всяко будет проще.
— Вот это можно без всяких проблем, — встал Первухин, разом превращаясь обратно в дружелюбного говоруна. — Тут, в общем-то, пешком дойти всего ничего, только внутрь я с вами заходить не буду — мы с ними, э-э, не в ладах уже некоторое время, папаша в суд подает… ну да вы в курсе.
— Мы в курсе, — кивнула Лена, пытаясь вернуть инициативу после неожиданного «скрипичного соло». — Показывайте дорогу…
…Красильниковы жили в стандартной панельной девятиэтажке, из которых состоял практически весь город. Первухин (которого, как выяснилось, звали Константином) довел их до подъезда, сообщил номер квартиры, этаж и хотел было уже откланяться, но не тут-то было.
— Витя, смотри, это же тот мент! — произнес женский голос с истеричным надломом. Первухин оборвал фразу на полуслове, и лицо у него сделалось такое, словно он жует лимон — голос явно был ему знаком.
К подъезду подходила немолодая семейная пара с собакой — высокий, как жердь, мужчина с интеллигентной бородкой, сейчас грозно топорщившейся, и маленькая женщина, похожая на рассерженного колобка. Впрочем, из них троих меньше всего понравилась Краснову собака — здоровенный дог на поводке, такой же нервный, как его хозяева. А нервная собака — первая и главная составляющая всех рассказов-страшилок про искусанных.
— И вы еще смеете приходить к нам домой? — хриплым голосом, дрожащим от ярости, спросил мужчина. — Как в суд подали, совесть прорезалась? Впрочем, какая у вас совесть. Пришли о сделке договариваться, наверняка. Да только хрен вам, поняли?!
— И вам здравствуйте, — желчно усмехнулся Первухин. — Я передаю ваше дело на доследование представителям Следственного Комитета, прошу любить и жаловать. А мы с вами уже больше не увидимся, надеюсь. Всего хорошего.
— Убийцу ты покрываешь, мразь, — надломленным тихим голосом произнесла женщина. — Максика своего ненаглядного. Джерри, взять его!
Дальше всё случилось как-то очень быстро. Одним движением женщина отстегнула карабин от ошейника дога, и собака, глухо зарычав и оскалив пасть, рванулась с места к Первухину. Не ожидавший этого следователь отступил на шаг, дог присел перед прыжком, готовый вцепиться ему в горло…
…Рука Скрипки словно сама собой оказалась на голове собаки. Оскаленный рычащий пес замер и замолчал, а потом вдруг заскулил и вообще лег.
— Не надо, мама, — тихим, каким-то непохожим на свою обычную речь голосом сказал Скрипка. — Когда вы ссоритесь, вы такие некрасивые…