Первое королевство. Британия во времена короля Артура

Упрощенные представления о социальном доминировании, многие из которых основаны на уместных (или неуместных) исторических аналогиях с колониализмом, часто описывают процесс выбора и выражения своей причастности к определенному месту, племени, социальному слою, еще чему-нибудь слишком примитивно. Мы слишком мало знаем о социальных процессах V и VI веков, чтобы исчерпывающе объяснить, как могли произойти столь существенные изменения в культуре и языке. То же можно сказать и о концепции германской миграции. Люди перемещались морским путем между континентальной Европой и Британскими островами с тех самых пор, как ледниковые воды затопили соединявший их некогда перешеек. В течение трех с лишним веков люди со всех концов Римской империи приплывали в Британию и селились там, и многие поселенцы наверняка были родом из ближайших к Британии прибрежных областей Европы. Легионы и когорты, служившие в Британии, набирались по всему «римскому миру». Двое известных нам старших командующих, с которыми в конце IV века приключились неприятные истории, носят германские имена: Фуллофавд и Нектарид[437]. Тот факт, что множество разных предметов материальной культуры доставляли в Британию через Ла-Манш и Северное море (как до, так и после ухода легионов), как и позднейшее доминирование древнеанглийского языка, предполагает наличие динамичных контактов между народами, но детально описать эти контакты, скорее всего, никогда не удастся. Торговцы привозят из своих поездок не только товары. Мода меняется. Не исключено, что в Нидерландах через несколько поколений английский язык полностью вытеснит голландский — вследствие культурного доминирования английского языка, а не потому, что захватчики из Эссекса прогонят голландцев из их земель. С дистанции в полторы тысячи лет сложно оценить социальные выгоды от принятия нового языка и обычаев.

Эта глава посвящена представлениям о принадлежности и причастности в самом широком смысле: от права обладания имуществом до ощущения связи и сродства с местом, родом и обществом. Человек принадлежал земле, на которой родился. Он принадлежал к своему кругу домочадцев и подданных своего господина, к своему клану или пагу, к более широкой группе, объединенной родством, к племени и, возможно, к традиции, отразившейся в практике захоронений, ремесленных приемах, планировке поселений. Человек также принадлежал к некой социальной группе, что, как правило, определяло его жизненный путь и возможности. Раннесредневековое общество было жестко стратифицировано. Однако оно было динамичным, со всеми тонкостями и нюансами, как и любая современная культура. Взгляните на картину, где изображена жизнь позднесредневековой фламандской деревни: вот играющие дети, вот нищие-попрошайки, флагелланты, пилигримы, чудаки, калеки, торговцы, ремесленники — все занимаются обыденными делами, все совершенно человечны в сложностях и превратностях своей жизни, действуют порой в согласии со здравым смыслом, а зачастую — нет. Разве антрополог в состоянии выявить такое разнообразие социальных ролей и общественных проявлений, имея в своем распоряжении лишь древнюю могилу или осколки горшка, валяющиеся на земле? Даже если бы можно было расспросить самих жителей Британии V–VI веков, они могли и не знать всего — или не захотеть рассказывать.