Первое королевство. Британия во времена короля Артура

Но если новыми центрами становились преимущественно места, рассмотренные в главе 6, — города, крепости, виллы, форты на холмах, поселения типа Рендлшема на берегу моря или реки, — значит, новые формирующиеся структуры власти были, в основе своей, местного происхождения. Реальные или потенциальные угрозы могли стать стимулом для концентрации власти в отдельных центрах, но очень редко можно доказать, что властитель какой-то области прибыл непосредственно из-за моря. В IV веке права в отношении собственности, земли и людей были вполне понятны. Нет оснований полагать, что люди, пользовавшиеся этими правами, массово бросили свои вотчины. Возможно, на протяжении двух-трех веков сотни (или даже тысячи) людей поодиночке или целыми семьями приплывали в Британию и покидали ее в поисках новых возможностей или спасаясь от бед. Если не привязываться к идее вторжения и завоевания, то большинство сценариев сводится к тому, что почти все локальные и региональные структуры власти формировались на местной основе — за счет старых родов и отдельных лиц, реализовывавших уже имевшееся у них право управлять другими.

Есть все основания предположить, что в условиях социальной и экономической конкуренции местные и региональные властители пользовались, говоря современным языком, услугами частных охранных служб, — то есть людей, которые в континентальных источниках называются букеллариями. Иногда их могли нанимать на месте, в других случаях — иноземные наемники могли предлагать свои услуги за плату или за право собирать дань, чтобы обеспечивать свои нужды[446]. Посредники и торговцы, которые вели дела по обе стороны Северного моря, могли способствовать заключению сделок (в итоге ставших основой классического нарратива о вторжении и завоевании) между более скромными вариантами superbus tyrannus и множеством мелких Хенгестов. Ригидная и недостаточно обоснованная гипотеза о захвате власти германской военной элитой предполагает, что чужеземцы вытеснили местную знать и духовных лиц с привилегированных позиций. Но более вероятно, что в большинстве случаев власть оставалась в руках местных уроженцев. Обычаи и быт резиденции властителя менялись под воздействием представлений о романтике военного братства (или комитата), позаимствованных из легенд, и в течение трех-четырех поколений могли обрести примечательные германские или скандинавские черты, — и процесс этот мог зайти так далеко, что местные семейства, воспринявшие общий культурный код побережий Северного моря, постепенно стали считать себя частью именно этого мира, а не старой империи.

Для местной элиты Восточной Британии привлекательность нового языка, полузнакомых обычаев и предметов материальной культуры, завозившихся с континента торговцами, посредниками и букеллариями, могла заключаться, помимо прочего, в том, что все это было одновременно и экзотическим, и определенно не римским. Повсеместный отказ от христианских практик на юге и востоке Британии к началу VI века мог быть следствием тех же настроений. На западе и севере консервативно настроенные круги, похоже, склонили многих представителей элиты к тому, чтобы подчеркивать свою римскую идентичность, — как ни парадоксально, даже сильнее, чем во времена империи. Как бы то ни было, археологи не пытаются выработать единую модель для описания жизни Британии V века. Представляется, что в этот период существовало множество путей адаптации к новой реальности и определения своей идентичности.

Есть подозрение, что в Британии, где отличия и своеобразие подчеркивались с таким же энтузиазмом, как и единство, на протяжении трех столетий римской военной и культурной оккупации конфликты внутри местных сообществ и между ними удавалось сдерживать только благодаря вмешательству властей. К началу VI века решающим фактором в социально-политических взаимодействиях стало наличие воинской элиты, от удачных войн и набегов которой зависела судьба местного сообщества, рода и региона. Соперничество между сообществами, время от времени выливавшееся в столкновения между комитатами разных властителей, укрепляло чувство единения и сродства у их подданных. Существующие социальные механизмы — брачные и политические союзы, обычное право и традиция — обеспечивали стабильность общества; чтобы навсегда изменить траекторию его развития, необходимо было вмешательство новой силы.