Первое кругосветное путешествие на велосипеде. Книга первая. От Сан-Франциско до Тегерана.

Я вспоминаю станцию, рядом с которой я совершенно бессмысленно выстрелил в абсолютно безвредного барсука. Он всего лишь с любопытством вылез из своей норки посмотреть на меня. Вид его смерти был настолько пронзительный, что мне до сих пор неловко за этот выстрел и я очень извиняюсь за это. Выйдя с Милл Сити (Mill City) на следующее утро, я заблудился и оказался возле маленького шахтёрского лагеря среди гор к югу от железной дороги. Чтобы вернуться на маршрут, я попытался срезать по полыни, но залез в какой-то кустарник, густой и высокий настолько, что велосипед мне пришлось нести на себе.

В три часа пополудни я вышел к железной дороге. В китайском двухэтажном доме я нашёл одинокого жителя Поднебесной. Не имея никакой пищи и питья с шести утра, я обращаюсь к китайцу Джону с самой обворожительной улыбкой с надеждой удовлетворить свой гастрономический интерес. Однако, к моим улыбкам Джон остаётся безучастным.

«Джон, не могли бы Вы мне дать что-нибудь поесть?» - «Нет... Я тебя не понимай, нет китайся еды, ничего нет еды, не готовить лиис китаис». Звучит убедительно, но я не был готов сдаться так легко. Нет ничего более привлекательного для китайских миндалевидных глаз, чем блеск серебряного доллара. Разве может блеск серебра сравниться с тусклой поверхностью пары пятицентовиков. И мелодичный звон серебряных монет — чин-чин — звучит для неромантичного китайского уха лучше, чем все мелодии на свете. «Джон, я Вам дам пару монет, если Вы найдёте мне что-нибудь поесть». Маленькие чёрные глазки китайца сами становятся, как две блестящие монеты, и в них загорается коммерческий огонёк. «Вха... вы монеты позалуста, я дать поесть. Блины будем делать, позалуста». Да! Блины будем делать! Начинай! Видения аппетитных блинов с патокой возникают в моём искаженном голодом сознании и я жду на улице, пока мне их вынесут. Через десять минут Джон подзывает меня и передает мне на белой жестянке странную бесформенную массу вещества, похожего на шпатлевку. «Меликан план-сае», - и китаец торжественно ставит передо мной коробку. И протягивает жирную ладошку для монет. Насколько ты должен быть голоден, мой читатель, чтобы выбрать или это или ничего?! Это просто кусок теста из муки и воды, перемешанный и едва разогретый. Я прошу патоки, но он не знает, что это такое. Я прошу сиропа, он какое-то время думает , что же это может быть, и затем приносит мне банку китайского жидкого кетчупа, пахнущего, как вонючий сыр с плесенью. Я прошу унести, боясь, что мой организм может отреагировать на него весьма болезненно. Китаец делает мне холодный чай, вполне ароматный и приятный на вкус и с ним я, наконец-то, смог проглотить этот «меликан план-сае». Это была самая плохая еда за пятьдесят центов, о которой я когда-либо слышал.

На ночь я останавливаюсь в местечке Уиннемакка (Winnemucca), округ Гумбольдт. Это довольно большой, 1200 жителей, городок. «Что желает йер?» - это первое, что услышал я в гостинице и «Не желает ли йер взять бутылку виски с собой?» - это последние слова, с которыми меня провожают утром на выходе. В Уиннемакке есть пайюты и лагерь пайютов. Утром по дороге я встречаю бравого наездника верхом на лошади и некоторое время он соревнуется с моим велосипедом. Я показываю ему, как садиться на велосипед и как им управлять, и приглашаю его попробовать, он соглашается, но делает слишком резкое движение и переворачивается через руль. Велосипед оказывается на нём. Это удовлетворяет его любопытство, и больше пробовать он не решается. Я предлагаю ему поменять мустанга на велосипед, он улыбается и качает головой. Дорога в этих краях песчаная и сложная. Поэтому я проезжаю совсем немного. Недалеко протекает река с богатыми лугами в пойме, но луга по мере продвижения на восток исчезают. Русло реки становится сухим. В двадцати милях от Уиннемакка железная дорога уходит в узкий каньон между гор, а мой путь пролегает через вершину. Это очень крутой подъем к истоку реки, но с вершины открывается захватывающий вид на окружающую местность. Река Гумбольдт не самый красивый поток. Большей частью она извивается среди полей полыни или её русло прячется в низких безжизненных песчаных холмах. Но расстояние придает очарование и с вершины перевала даже Гумбольдт выглядит красиво. Солнечный свет, падая на его воды, придает им сверкающий блеск и хорошо видны змеиные изгибы русла вдоль серо-зелёных полынных пространств, перемежаемых редкими деревьями и зелёными пятнами жёсткой горной травы, самовольно вторгающейся в царство полыни.