Первое поле

И правда пошла. Но тут Нина её вернула, чему и Матвей сильно обрадовался, и они спустились в гардероб, оделись и втроём пошли гулять. И догуляли до кинотеатра. Матвей на левом фланге, Бушук посередине и так далее. Разговаривали они сами с собой (они друг с другом), поэтому у Матвея было время и примериться к положению, и присмотреться к Нине, и прислушаться, что на правом фланге говорят. А вот в кинотеатре хитрая Бушук, как только медленно растаял свет, тут же переместила Матвея к Нине, и Матвей, оказавшись так быстро между двух знакомых девочек, начал тихо, но внятно волноваться! А когда через несколько минут Нина (о боже мой!) нашла его руку и потянула к себе, он как-то не совсем по-мужски, но взял её ладошку и так просидел, волнуясь от незнакомых чувств, до конца кинофильма с Нининой кистью в своей, совершенно не замечая самого кинофильма. Сердце сильно стучало, дышать было нечем, и почему-то Матвей очень переживал, не видит ли это Бушук. Из кинотеатра они уже пошли рядом, а тут и Люда убежала, попрощавшись. И с этого часа и до отъезда в экспедицию стали они после школы гулять вдвоём. Ну как гулять! Он её провожал домой, специально заходя в разные дворы, чтоб тянуть время. Матвей встречал Нину в условленном месте, и они шли и разговаривали. О том, что случалось в классах, об уличных сценках, о кино, о весне, о том, что было, о книжках. И так догулялись до дня, когда Матвей прилетел на кухню и припал к крану. Матвей, конечно, видел, как это делается в кино, в жизни, да и его целовали, но это были родственники. А чтобы вот так сам, и девочку. Поэтому по пришествии этой страшной идеи он и потерял дар слышать, возможно, и речи. Но нужды в этом (слышать и говорить) не было: Матвей, полностью занятый разработкой плана поцелуя, ничего не замечал. Даже идя рядом и иногда останавливаясь, Матвей, подбиравший момент, уже несколько раз было решался произвести это самое, как Нина, повернувшись на каблуках и совершенно не замечая изменений в Матвеевом поведении, шла дальше и дальше, и вот они уже дошли до её дома, до высокой деревянной лесенки, приложенной к дому, по которой можно было подниматься на второй этаж, а Матвей всё не решался на поцелуй. Но миг этот настал: или сейчас, или никогда! И Нина так удачно стояла, и лицо вверх подняла, на лесенку посмотрела. И вот тут Матвей, зажмурившись (глаза сами собой закрылись), прикоснулся к её щеке своими жаркими, надо полагать, на этот момент губами, которыми уже через двадцать минут пил на кухне воду.

Ещё не успев положить на стол книги и тетрадки, начать готовиться к завтрашним урокам, как к нему застучалась совершенно осязаемая и нехорошая мысль, что он ведь без спросу поцеловал! Ведь (и это совершенно точно) надо было сначала спросить разрешения, так, как будто и в книгах, и в кино. И получается так, что он Нине этим нанёс оскорбление! Вот просто ни за что обидел свою даму сердца. И если он летел домой, он ликовал и праздновал ещё непонятно что, возможно какую-то победу, то по приходе этой мысли он весь съёжился, медленно опустился на стул, положив руки на колени. «Что я наделал?» – сверлило в голове огромную дыру. Матвей непонятно как дожил до утра следующего дня. Вечером мама допытывалась: «Что это ты такой, а не заболел ли?» А что ответить? Ночь долго тянулась тревожными размышлениями, а затем как-то сразу из пространства прозвенел будильник. По радио шла зарядка.

В школе на первой перемене он так Нину и не увидел, на второй тоже и только на третьей, уже отчаявшись и наволновавшись, поднимаясь в кабинет физики, он как-то вдруг её увидел. Она стояла на три ступени выше. Матвей остановился, подождал, пока она опустится к нему, мысленно поправил сюртук, шпагу и произнёс совершенно не свойственное ни времени, ни себе:

– Нина, я вас вчера оскорбил. – У Нины, как Матвею показалось, от таких слов даже лицо вытянулось, брови уж точно встали ромбиком. Поэтому от, конечно же, сильного волнения он опустил глаза и увидел её коленки в коричневых хлопчатобумажных в резиночку чулках, сосредоточился на них и донёс окончание фразы до ушей дамы: – Простите, если сможете, и я так больше никогда… – и запнулся, потеряв окончание. Как произнести это слово «поцелуй»? И выкрутился: – …так делать не буду! – Не поднимая головы – только коленки в хлопчатобумажных чулках. Он ждал ответа. Где-то в голове застучали металлические блестящие шары, и Матвей сквозь их звон и туман заметил, что коленки сбежали из поля зрения. Нина побежала по ступеням лестницы вниз и унесла эти в хб. И тут же от вида убегающих ног, коленок, края подола понял, что прощения ему не будет, и, скорее всего, никогда. Скорее всего, никто из школьников рядом (а они точно были) не заметил всего трагизма состояния Матвея, его разрывающегося пополам сердца и волнения души, и не заметил, как Матвей в последнем порыве надежды поднял своё лицо, накрытое мольбой, как туманом. Нина убегала. «Ну что же ты?» – мысленно кричали его, к слову, синие глаза. А Галя весело посмотрела с нижней площадки на неузнаваемого Матвея и прозвенела: