Первое поле

Из этой чайной с просторным крыльцом из исхоженных досок, с дверью, тоже выгоревшей на солнце слегка голубой краской, наискось прибитой деревянной ручкой, с этими дюралевыми стульями со столами, с окнами с мелкими стёклышками, как на подмосковных дачах на террасах, плаховыми досками под ногами и улыбкой доброй продавщицы; казалось, что и нет этой самой Москвы, что это мираж из букв, а вот тайга с оборзевшим гнусом и оводом – это настоящее, неподдельное, без автобусов и милиционеров, но с вечным шумом раскачивающихся верхушек деревьев в бесконечной тайге! С речными шумными перекатами, с зарослями малины и нежной морошки, с рыбой и вечерним чаем у костра из закопчённой кружки с сахарком – это было настоящим. Потом, спустя годы и годы, Матвей, вспоминая то первое своё поле, всякий раз возвращался от частностей работы, и снова работы, к этому чаю, крепко заваренному, к самой кружке, которую, чем ближе к зиме, было всё приятнее держать в ладонях, согревая их, к его скромному запаху грузинского чая, чёрной его смолистости и вкусу. И в конце концов завёл дома себе точно такую же кружку, которые попадались ему и в балках Чукотки, и на увалах предгорий Кавказа, и на буровых Ямала. Как память о спасительном горячем чае с сахаром или без, с её горячими боками и дымком над коричневой поверхностью. Пожившие и поскитавшиеся геологи поймут Матвея безо всякого дополнительного объяснения. Кружке мы обязаны и теплом, и… всем.

Прошло много лет. Половина века и больше. Вот и у меня уже какое утро, часто в четыре утра, реже в три, рядом со мной дымится кружка с уже заваренным зелёным чаем. Грузинского, номер два, уже не найти. Всегда рядом со мной на полке стоит белая, со следами губ и пальцев (специально не отмываю), эмалированная старая кружка! Я писал ночами эту повесть, отдавая свой персональный долг всем, кто до меня работал в геологии в СССР, кто писал для меня и таких, как я, книги, влюблял меня в профессию.

А в тот день конфитюр оказался неожиданно приторным, но пошёл на ура, ситро – шипучим, и мы, разливая его по гранёным стаканам, переглянулись и, сведя стаканы в чоке, решили, что всё уже хорошо! И что сто лет не пившие ситро, мы ничего от этого не потеряли, но, увы, соскучились. И, поблагодарив продавщицу, вышли на крыльцо и, возможно, в последний раз в этом сезоне, свернули себе из газетной нарезки самокрутки с махрой и отчаянно задымили, прикуривая от одной на двоих спички. Так как уже заканчивался багряный сентябрь, наступал прозрачный октябрь, сознание грело незнакомое состояние школьника, пропускающего школу по причине невозможности в неё попасть, и снисходительное отношение к школьным товарищам, которые вот уже месяц по утрам тянутся в школу, в то время как Матвей и настоящий товарищ по партии, Василий, стоят на крыльце чайной в очень далёком от Москвы посёлке, да ещё и смолят самокрутки, что уж совсем не совмещалось с понятием «школьник».

23 мая 2018 года