Первое поражение Сталина

Но ни в Гельсингфорсе, ни в Ревеле почему-то не обратили ни малейшего внимания на столь недвусмысленные угрозы. Видимо, сочли официальное предложение Чичерина более значимым. А потому 4 сентября последовал столь ожидаемый в Москве ответ Ревеля. Если в настоящее время, – отмечалось в нём, – Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика готова прекратить ею же начатую без всякого повода войну /так эстонский МИД лицемерно назвал участие эстонской дивизии в недавнем походе на Петроград – Ю.Ж./, то и у правительства Республики не может быть никаких препятствий вступить в переговоры по сему предмету».⁶⁰

Добившись, как им показалось, своего, Ленин и Троцкий поспешили вынести такое, более чем двусмысленное, предложение на обсуждение Политбюро. Ещё бы, взять только на себя ответственность за обещанное Ревелю, а также, как очень скоро выяснилось, за намерение распространить то же предложение ещё и на Финляндию, Латвию и Литву (что становилось «вторым Брестом»), никто из них персонально не мог. Ведь речь шла о добровольном отказе от части территории страны только из-за угрожающего положения лишь на одном из фронтов, на Южном. Да ещё о предательстве всё ещё существовавших, хотя и чисто формально, двух братских советских республик.

6 сентября Политбюро рассмотрело вопрос, формально внесённый – по должности – Чичериным. Приняло решение: «Ввиду согласия Эстляндии начать мирные переговоры 10 сентября, назначить мирную делегацию в составе Литвинова, Воровского /члены коллегии НКВД – Ю.Ж./ и Боголепова /замнаркома финансов – Ю. Ж./. Поручить т. Литвинову переговорить с т. Воровским, а т. Крестинскому запросить т. Сталина о месте перехода через фронт мирной делегации».⁶¹

Здесь весьма примечательна концовка. Ведь указать место перехода более компетентно мог скорее начальник штаба 7-й армии, нежели член Политбюро и Оргбюро ЦК РКП. Следовательно, Сталину лишний раз напомнили о его новом, истинном положении в структурах власти. Что он с 15 мая оказался всего лишь одним из трёх членов РВС одного из пяти фронтов республики, то есть, в конечном счёте, в подчинении у Троцкого. И явно далеко не случайно был выпровожден из Москвы. Больше не имел возможности не только постоянно участвовать в работе Политбюро, не даже руководить теми Наркоматами (по делам национальностей и государственного контроля), которые он теперь возглавлял чисто номинально.

В тот же день Политбюро утвердило ещё одно, более значимое по своим возможным последствиям, решение: «Созвать 11 сентября совещание Политбюро с представителями ЦК компартий Эстляндии, Латвии, Финляндии, Литвы и Белоруссии для обсуждения вопроса об одновременном предложении мира правительствам этих стран. Поручить т. Крестинскому вызвать т. Сталина на это заседание».⁶² Вот теперь и потребовался Сталин – только для того, скорее всего, чтобы разделить с инициаторами предложения ответственность за «Второй Брест».

Внезапное, ничем не мотивированное, не объясняемое расширение круга стран, с которыми Советская Россия намеревалась заключить мир и, следовательно, признать их де-юре, да ещё и установить государственные границы, не могло означать ничего иного, как попытку круто изменить внешнюю политику. Вроде бы навязанную внезапным катастрофическим положением на Южном фронте (4 сентября Красная Армия оставила Севск, а 7 – Орёл), но более всего – вполне реальной угрозой нового наступления на Петроград. Согласованного, в отличие от первого, командующими Северо-Западной (генерал Родзянко), эстонской (генерал Лайдонер) и финской (генерал Маннергейм) армий.

К такому выводу заставляла прийти полученная Чичериным ещё 24 июля секретная информация о поездке генерал-лейтенанта В.В. Марушевского, направленного диктатором Северной области (губернии Архангельская, Вологодская, северная и восточная части Олонецкой), генерал-лейтенантом Е.К. Миллером в Гельсингфорс.

«В половине июня, – уведомляли Главу советского внешнеполитического ведомства, – Миллер командировал в Финляндию генерала Марушевского, участвовавшего в переговорах, приведших к принципиальному соглашению между Маннергеймом и Юденичем, по которому Маннергейм предполагает в десятидневный срок мобилизовать семь дивизий численностью до ста тысяч для занятия Петрограда. В качестве компенсации за оказанную помощь Маннергейм стимулирует полное признание независимости Финляндии, уступку порта в Печенгской губе с необходимой полосой для постройки железной дороги, рассмотрение впоследствии Особой конференцией вопроса самоопределения некоторых карельских волостей. Миллер советует Колчаку принять эти условия».⁶³