Данная разведывательная информация содержала всего три, но зато весьма серьёзных искажения. Официальное предписание Миллера запрещало Марушевскому «входить… в переговоры о признании независимости Финляндии, ибо это дело будущего Всероссийского правительства». Соответственно, автоматически отпадал и вопрос возможного расширения территории Финляндии за счёт русских земель. Во-вторых, в общем верно изложенный проект соглашения являлся лишь инициативой одного Маннергейма и только рассматривался Юденичем, но так и не был им одобрен. Наконец, никаких рекомендаций по поводу такого соглашения Миллер адмиралу Колчаку не дал.64
Но если своё стремление во что бы то ни стало заключить мир с Финляндией Ленин, Троцкий и Чичерин могли, в случае чего, оправдать тем, что были введены в заблуждение ложной информацией, то никакими разумными доводами они не могли подкрепить настойчивую рекомендацию начать переговоры с Каунасом.
Ведь от Советской России к тому времени Литва была уже прочно отделена отторгнутой у неё польскими легионерами Виленской областью.
Ещё больше недоумения должно было вызвать слишком настойчивое желание Ленина, Каменева и Крестинского (именно они приняли 6 сентября решение о переговорах с Эстонией и созыве 11 сентября совещания) как можно скорее подписать мирный договор с режимом Ульманиса. Он, хотя теперь и обосновался в Риге, но всё-таки контролировал только одну из трёх земель, и составляющих Латвию – Видземе. В Курляндии по-прежнему хозяйничали немецко-русские войска, командование которыми генерал фон дер Гольц уступил П.Р. Бермонт-Авалову а над Латгалией продолжало реять красное знамя. Поэтому мирные переговоры с Ульманисом вести могла, скорее, Советская Латвия, но никак не РСФСР.
В таких сложных политических условиях установление Москвой дипломатических отношений с буржуазным правительством Ульманиса выглядело демонстративным отказом от идеи мировой революции, от пролетарской солидарности, от лозунгов, провозглашённых Первым конгрессом Коминтерна всего пять месяцев назад. И, ко всему прочему, откровенным соглашательством. Принятием «права наций на самоопределение» не в большевистском его понимании, а в трактовке Вудро Вильсона, в интерпретации Совета Четырёх.
В намеченный день, 11 сентября, совещание всё же состоялось. На него прибыл из Смоленска Сталин, но не было трёх членов и кандидатов в члены Политбюро. Троцкий отбыл на Южный фронт, где после провала августовского контрнаступления Красной Армии царил хаос. Зиновьев не мог покинуть Петроград, готовя город к новой обороне. Калинин находился в агитационной поездке вблизи Юго-Восточного фронта.
Собравшимся предстояло обсудить пять вопросов, являвшихся практически одним. Первый – предложение мира Финляндии – поддержали восемь участников совещания: члены Политбюро Ленин, Каменев, Крестинский и Сталин, члены ЦК Компартии Финляндии Э. Рахья и Кальске, председатель ЦК Компартии Литвы и Белоруссии В. Мицкявичюс; воздержались – председатель ЦК
Компартии Латвии П. Стучка и члены ЦК О. Карклин, Д. Бейка. По второму вопросу – о необходимости начать переговоры с Литвой – «за» проголосовали только члены Политбюро, все же остальные воздержались. По третьему – в поддержку предложения мира правительству Ульманиса – снова высказались лишь четверо членов Политбюро, «против» проголосовали три представителя ЦК Компартии Латвии, а Мицкявичюс, Рахья и Кальске воздержались.
Четвёртый вопрос, наименее принципиальный, мало что значащий – об обращении с мирными предложениями к каждой стране порознь – разногласий не вызвал. Зато пятый, непосредственно с ним связанный – о необходимости приступить к переговорам незамедлительно – привёл к давно назревавшему открытому столкновению.
Бейка от имени всего ЦК Компартии Латвии решительно потребовал перенести обсуждение вопроса о времени фактического признания режима Ульманиса на пленум ЦК РКП. До тех же пор уже принятое решение в исполнение не приводить.
В ответ Ленин попытался объяснить, что столь поспешно, в этот день, собрать пленум невозможно. Потому предложил ограничиться приглашением лишь тех членов и кандидатов в члены ЦК, которые находятся в Москве. Однако предупредил, что даже в случае несогласия большинства расширенного совещания с предложенным им (а потому и перенос обсуждения вопроса на ближайший пленум) решение Политбюро останется в силе и будет исполнено в наикратчайший срок.