Первое поражение Сталина

Итак, для Сталина диллема предельно проста. «Либо вместе с Россией, либо вместе с Антантой… Третьего выхода нет». А затем приступает к изложению наиважнейшего. Растолковывает теоретическую суть вопроса, в поисках ответа на который уже не раз скрещивали копья Ленин и Бухарин, Пятаков и Чичерин, иные лидеры страны и партии.

«Конечно, – вроде бы соглашается Сталин, – окраины России, нации и племена, населяющие эти окраины, как и всякие другие нации, имеют неотъемлемое право на отделение от России, и если бы какая-либо из этих наций решила в своём большинстве отделиться от России, как это было с Финляндией в 1917 году, то России, вероятно, пришлось бы констатировать факт и санкционировать отделение.

Но речь идёт здесь не о праве наций, которые неоспоримы, а об интересах народных масс как центра, так и окраин. Речь идёт о характере той агитации, который (характер) определяется этими интересами и которую (агитацию) обязана вести наша партия, если она (партия) не хочет отречься от самой себя, если она хочет повлиять на волю «трудовых масс национальностей в определённом направлении. Ну, а интересы трудовых масс говорят, что требование отделения окраин на данной стадии революции глубоко контрреволюционно /выделено мной – Ю.Ж./».

Не ограничиваясь столь резко отрицательной оценкой права наций на самоопределение вплоть до отделения, столь же негативно Сталин высказывается и по поводу более мягкой, ограниченной формы того же права:

«Равным образом должна быть исключена так называемая культурно-национальная автономия, как форма союза между центром и окраинами России. Практика Австро-Венгрии (родины культурно-национальной автономии) за последние десять лет показала всю эфемерность и нежизненность культурно-национальной автономии как формы союза между трудовыми массами национальностей многонационального государства».

Но что же, в конечном счете, предлагает Сталин? «Остаётся. – заявляет он, – областная автономия окраин, отличающихся особым бытом и национальным составом, как единственно целесообразная форма союза между центром и окраинами. Автономия, долженствующая связать окраины России с центром узами федеративной связи /выделено мной – Ю.Ж./ То есть та самая советская автономия, которая была провозглашена Советской властью с первых же дней её появления на свет и которая проводится ныне на окраинах в виде административных коммун и автономных советских республик».

Тем самым, Сталин вполне преднамеренно напомнил не столько читателям, сколько партийному руководству, о том, на чём настаивал, начиная с 1917 года. О призванных (согласно действующей Конституции) и служить образующими Российской Федерации – областных объединениях. Но, учитывая заявленную тему статьи, ограничился их частным случаем, только «отличающимися особым бытом и национальным составом». Такими, как давным-давно созданная Туркестанская и в последний момент отвергнутая Татаро-Башкирская автономные республики. Как и задумывалось, объединявшие несколько губерний или областей, многонациональные.

Однако в октябре 1920 года Сталину приходилось учитывать не только то, что было одобрено всеми (и ЦК РКП, и Всероссийским съездом Советов), но и то, что появилось в полном противоречии с заявленным. Приходилось учитывать настоящий конгломерат национально-территориальных образований, созданных за последний год. Их бессистемность, непродуманность, случайное многообразие, которое никто (ни Ленин, Каменев, Крестинский в Политбюро, ни Каменев, Владимирский в Президиуме ВЦИК) и не подумал хоть как-то обосновать, предложив чёткие критерии для использования в будущем.

Поступил Сталин единственно возможным образом. Не беря на себя ответственность за уже созданное, но и не критикуя никого за допущенные ошибки, разъяснил с точки зрения классической диалектики: мол, «советская автономия не есть нечто застывшее и раз навсегда данное». Тем наметил возможность со временем реформировать возникшую структуру, а после того постарался систематизировать существующие автономные образования, сведя их в четыре группы.