Первое поражение Сталина

Только затем, как бы страхуя себя на случай нового отказа Политбюро, предложил нечто новое. «Признание независимости Азербайджана, – писал он, – ещё не означает признания нынешнего правительства. Антанта, признавая независимость России, не признаёт Российского /Советского – Ю.Ж./ правительства, и в случае появления Красного Азербайджанского правительства есть полная возможность признать его и даже оказать ему помощь против иностранного вмешательства, без вмешательства во внутренние дела Азербайджана. После признания Антантой независимости Азербайджана мы не можем остаться позади».²³

Вновь не получившему одобрения и, следовательно, поддержки Чичерину в третьей ноте на имя Хойского, от 21 февраля, смещать упор на совершенно новые обстоятельства, мешающие быстрому признанию независимости Азербайджана. Не отвергая того в принципе, нарком утверждал теперь, что оно «не может быть отделено от чрезвычайно сложных переговоров по целому ряду частных вопросов». И ссылался на тот же пример, который использовал Тойский, – на Эстонию.²⁴

Тем временем положение в Закавказье снова изменилось к худшему. Несмотря на достигнутые в декабре соглашения о создании конфедерации, в Карабахе и Зангезуре с новой силой возобновились бои между армянскими и азербайджанскими войсками. В Грузии к началу марта окончились поражением восстания, организованные Кавказским краевым комитетом РКП. Восстания под флагом Советской власти в Абхазии и Южной Осетии, а также в Горийском, Кутаисском, Озургетском, Душетском уездах. В Азербайджане «приближение большевистской армии, – как отмечал в конце января Хойский, – не могло оставить без внимания русское население Азербайджана и не /отразиться – Ю.Ж./ на соотношении политических партий, усилив значение левых групп и изменение их взаимоотношений с другими группами».²⁵

Об изменении ситуации в Азербайджане сообщил 6 марта Кирову и А.И. Микоян, находившийся на нелегальной работе в Баку (он возглавлял Азербайджанский Совет профсоюзов). «Бакинские товарищи, – уведомлял он Москву, – ушли в подполье, усиленно требуют мусульман – ответственных работников. Они надеются и уверены, что в ближайшее время, по мере продвижения Красной Армии к Петровску /Махачкале – Ю.Ж./ и выхода Красного Флота /в Каспийское море – Ю.Ж./ им удастся собственными силами совершить переворот, и потом только прибегнуть к помощи Красной Армии».²⁶

Сходную оценку положения в этой республике дал и Нариманов, срочно прибывший по требованию Кирова в Астрахань. Он, по словам Чичерина, отмечал: «После взятия Петровска в Баку начнётся внутреннее разложение, и нам надо быть наготове, чтобы вступить в Баку вовремя. Одновременно можно будет начать переговоры о товарообмене… Бакинцы нуждаются в хлебе и в нашем рынке для нефти».²⁷

От решительных действий (тогда же) советское руководство удерживало только то, что страна вновь оказалась в более чем сложном положении. В Гельсингфорсе и Варшаве полагали, что ослабленная до предела двухлетней Гражданской войною Советская Россия станет для них лёгкой добычей. Позволит создать Великую Финляндию, включающую и Карелию до Белого моря, и Кольский полуостров. Даст возможность воссоздать Речь Посполитую, окончательно подчинившую себе не только Литву с Белоруссией, но и всю Украину, да ещё и русские земли до Смоленска.

Ленин с тревогой писал 11 марта Троцкому, который вроде бы лучше других знал подлинное состояние Красной Армии:

«…Наше систематическое миролюбие доказывает польским массам, что им нечего бояться нас, угрозы же будут использованы империалистами, чтобы испортить благоприятное для нас настроение масс. Но абсолютно необходимы достаточные военные приготовления. Надо быть готовыми к наихудшему.

В Финляндии – взрыв шовинизма, ибо после краха белогвардейцев занятие нами всего Севера хоронит великофинские мечтания… Необходимо быть в военном отношении на всякий случай быть готовыми. На финском фронте необходима готовность к обороне.

Хан Хойский, хотя и полемизирует, но усиленно напрашивается на переговоры. Если бы все силы пришлось направить против Польши и Финляндии, и если бы мирным путём можно было получить нефть, не следовало бы отсрочить там войну».²⁸

Так полагал Ленин, от которого, в конечном счёте, и зависело принятие окончательного решения – быть или не быть войне, 11 марта. Однако, спустя всего шесть дней, он отказался от недавней осторожности. Телеграфировал членам РВС Кавказского фронта И.Т. Смилге и П.К. Орджоникидзе, потребовав от них совершенно иное. «Взять Баку, – указал Председатель СНК, – нам крайне, крайне необходимо. Все усилия направьте на это, причём обязательно в заявлениях быть сугубо дипломатичными и удостовериться максимально в подготовке твёрдой местной Советской власти. То же относится и к Грузии, хотя к ней относиться советую ещё более осторожно. О перебросках /войск – Ю.Ж./ условьтесь с Главкомом».²⁹