Первое правило королевы

Он подошел, хрупая снегом, и остановился на некотором расстоянии. Катя никак не могла его рассмотреть — свет был у него за спиной, и она видела только силуэт, огромный и темный на фоне подсвеченного фарами белого снега.

— Я пришла, — сказала Катя и вдруг поняла, что очень замерзла, так что губы почти не слушались. — Я случайно сюда забрела. Я даже не знаю, как… Правда.

— Вы… одна пришли?!

— Вы кто? — проскулила Катя. — А?

— Звоницкий Глеб. Вы не помните меня?

Катя в круге света потрясла головой — она теперь почти ничего не помнила, с тех пор как сознание стало отлетать от тела.

— Я служил начальником охраны у Анатолия Васильевича. Довольно долго. Неужели не помните?

Не помнила она никакого Глеба Звоницкого, начальника отцовской охраны!

— С вами… все в порядке?

— Да-а, — уверила Катя. — Папа умер, вы знаете?

Он помолчал. Собака лаяла, и машина урчала.

— Знаю.

— И мама умерла.

Он еще помолчал.

— Давайте-ка я вас домой отвезу, — решительно сказал он. — Садитесь, Катерина Анатольевна.

— Я не хочу домой, — перепугалась Катя. — Вы меня довезите просто… куда-нибудь, а там я сама.

— Вам надо домой, — повторил он настойчиво. — Давно вы ходите?

— Давно.

— Кто-нибудь знает, что вы ушли?

— Никого не осталось, — улыбнулась Катя. — Только Митька, но он пьет все время. Вы знаете моего брата?

Не отвечая, он взял ее под руку, ту самую, что раньше чуть не оторвал, и повел к машине. Она послушно шла.

— Садитесь.

В машине было просторно, как в сарае, и очень тепло. Светились какие-то приборы, радио пело, что «все, наверно, могло быть иначе, если б не эти ужасные пробки».

Катя прислонилась затылком к подушке и закрыла глаза. Ей очень хотелось, чтобы все было иначе.

Открылась дверь, машина качнулась, человек сел рядом и откинул с головы капюшон. Катя на него посмотрела.

Нет, все-таки она не могла его вспомнить — может, врет, что был папиным охранником? Он оказался большим — череп почти упирался в крышу, — то ли лысым, то ли бритым. Длинный нос, квадратные щеки, возраст определить невозможно. Может, тридцать, а может, пятьдесят.

— Вы кто? — спросила у него Катя.

— Катерина Анатольевна, придите в себя, — произнес он твердо. — У вас дома кто-нибудь знает, что вы ушли?

— У меня дома все умерли, — печально проговорила Катя. — А муж от меня ушел. К такой, знаете, с малиновыми волосами и двумя звездами на попе. Попа зеленая, а звезды серебряные. Он сказал, что ей негде работать и я должна отдать им квартиру. Она художник, ей надо рисовать. А вы правда у папы работали?

— Странно, что вы меня не помните.

— Не помню, — призналась Катя.

Машина проехала немного и остановилась. Он открыл дверь.

— Куда вы? — перепугалась Катя.

— Ворота закрыть. Не волнуйтесь.

И она послушно перестала волноваться и закрыла глаза. Она всегда была послушной девочкой. Он вернулся, сел, и машина тронулась.

— Почему вы решили, что за вами кто-то идет?

— Я слышала, — удивилась Катя. — Я слышала и знаю, что он шел, чтобы меня убить.

— Кому нужно вас убивать?

— Я не знаю. Мама сказала, что должна поговорить с Инной Селиверстовой, и ушла. А утром мне сказали, что она умерла. Вдруг ее убили?

— С кем?! С кем поговорить?!

— С Инной Селиверстовой. А вы ее знаете? Вы у нее тоже были начальником охраны?

Он покосился на нее.

— Послушайте, — вдруг сказал он, — неужели не помните? Вы были в восьмом классе, и вас отправили на практику в колхоз. У вас сразу же украли кроссовки и деньги, и я приехал вас забирать. Меня ваш отец послал.

Она смотрела на него как зачарованная — словно он неожиданно вернул то, что вернуться не могло никогда: летний луг, платье в горошек, отцовское плечо и запах березового полена.

— А как я вас учил на канат лезть? У вас должен был быть зачет по начальной военной подготовке. Мы учились разбирать «калаш» и лезть на канат.

— Что такое «калаш»?

— Автомат Калашникова. А однажды на Восьмое марта мы с мужиками вашей маме достали нарциссы, а оказалось, что у нее эта… как ее… аллергия на пыльцу. Она весь день плакала, чихала и благодарила нас за внимание.

Катя все смотрела.

— Вы Глеб Петрович, да?

Он с силой выдохнул.

— Да.

— Но вы потом куда-то делись.

— Меня перевели.

— Зачем?

— У нас так положено. Меня повысили в звании и перевели.

— Может быть, если бы не перевели, с папой бы ничего не случилось.

Глеб Звоницкий тоже был уверен, что, если бы он был рядом с губернатором, все вышло бы по-другому. Странно, что она об этом сказала, эта потерянная девочка, которую он помнил с бантами и нелепым «конским хвостом» на макушке — тогда все подрастающие красотки носили «конские хвосты».

Машина еле ползла между сугробами. Он не представлял, что ему теперь с ней делать, и тянул время.

Что она может знать о смерти своих родителей? Почему не в себе?.. От горя? Или она… давно не в себе?

— Вы только не везите меня домой, — попросила она, угадав, о чем он думает. — Там мой муж. Он приехал делить со мной квартиру, я знаю. Им негде рисовать, а папы теперь нет. Знаете, я даже хотела его убить, мужа то есть. А потом мне стало так страшно, потому что мне кажется, я видела, как убили маму.

— Видели?!