Первое правило королевы

Снова позвонили, и Джина снизу посмотрела на хозяйку вопросительно — ты что? Не слышишь? К тебе опять гости пожаловали! Не дом, право слово, а проходной двор.

Нет, киллер не стал бы звонить.

Инна скатилась с лестницы, сжимая в кулаке заветный листок, и остановилась в некотором отдалении от дверей.

— Кто там?!

— Инна Васильевна!..

Голос как будто знакомый и в то же время…

— Кто это?!

— Инна Васильевна, это Глеб Звоницкий. Господи, какой еще Глеб?..

В следующую секунду рассудок вернулся к ней так же внезапно, как и покинул. Она бросилась к дверям и распахнула их одну за другой.

На крыльце топталось много народу, по крайней мере ей так показалось с испугу.

— Глеб?!.

— Я. Вы меня не узнали?..

Конечно, она его узнала. Как она могла его не узнать! Но за спиной у него был еще кто-то.

Огромная тень надвинулась на нее, Глеб посторонился, пропуская кого-то, и в желтом круге фонаря, раскачивающегося на своих цепях, Инна с изумлением и ужасом узнала… губернаторскую дочь.

* * *

— Что происходит?

— Инна Васильевна, я вам сейчас все…

Катя вышла из-за спины Глеба и сказала очень вежливо:

— Дело в том, что мне никак нельзя домой. Я попросила Глеба Петровича куда-нибудь меня отвезти, и он привез к вам. Я прошу прощения за беспокойство.

— Ничего-ничего, — пробормотала ошарашенная Инна и спохватилась: — Проходите, пожалуйста!..

Первой зашла Катя и остановилась, с любопытством глядя по сторонам.

— Знаете, у вас совершенно так же, как у нас, — сообщила она и тряхнула непокрытой головой, — только вот тут у нас шкафчик, а там еще одна дверь.

— Да, — согласилась Инна и за Катиной спиной вопросительно кивнула Звоницкому. Тот пожал плечами и скорчил неопределенную гримасу.

Катя нагнулась, расстегнула ботинки и стащила их один за другим.

— У вас так тепло. — Она улыбнулась. — На улице… мороз.

— Да, холодно сегодня.

Инна смотрела на ее ноги. Колготки порвались, и красный наивный большой палец торчал из черного нейлона. Губернаторская дочь ничего не замечала.

Инна пошарила на обувной полке, смутно сожалея, что у нее нет уютных меховых тапочек с собачьими мордами. Кажется, когда-то она о них уже грустила.

— Катя, наденьте. Если у вас замерзли ноги, я могу проводить вас в ванную. Вы погреетесь.

— Не нужно, спасибо, — живо отозвалась Катя. — Я бы чаю выпила.

— Ну конечно. — Инне не нравился ее тон, не нравился ее вид, не нравилось, что она вообще оказалась у нее в доме — это словно еще приближало к ней беду, и без того очень близкую!

Она ушла на кухню, поставила чайник и оглянулась, заслышав шаги.

— Глеб, откуда ты ее взял?

— Я взял ее под своим забором, — он быстро оглянулся и снова посмотрел на Инну. — Ока сказала, что ушла из дома и что она не может туда вернуться потому, что ее убьют.

— Что?! — вскрикнула Инна и тоже посмотрела в коридор.

Катя где-то далеко говорила нежно:

— Киска. Хорошая киска. Красивая, умная.

— Инна Васильевна, за ней действительно кто-то шел.

— Кто шел?

— Не знаю. Я видел только, что на улице кто-то стоял, когда я выезжал. Я на всякий пожарный по городу малость покатался, прежде чем сюда приехал.

Лучше бы ты вовсе не приезжал, быстро подумала Инна.

— Она сказала, что Любовь Ивановна вчера ушла, чтобы встретиться с вами, и не вернулась. Вы об этом знаете? Ну, о том, что она хотела с вами увидеться?

О да. Инна об этом прекрасно знала.

Звоницкий беспокойно следил за ней — ему было неловко, что он втягивает Инну в проблемы, и одновременно он испытывал облегчение, потому что теперь не нужно одному отвечать за губернаторскую дочь. Когда-то он усадил ее в обкомовскую «Волгу», захлопнул дверь, налил из термоса горячего чаю и выдал огромный ломоть пирога, который сунула ему с собой Любовь Ивановна, уверенная, что «ребенок с голоду пропадает», — и все ее проблемы решились сами собой. Вернее, он, Глеб, решил их.

Все стало по-другому. Девочка выросла, погрустнела — крепкие красные сибирские щеки превратились во впалые, бледные «петербургскою бледностью». Вместо «конского хвоста» из тяжелых вьющихся волос — колечки до ушей, делавшие ее похожей на француженку, насколько Глеб Звоницкий их себе представлял. Теплый черный свитер с высоким горлом — а шейка тоненькая, с синей жилкой под самой скулой. Жилка бьется часто-часто, как у скворца.

Она показалась на пороге кухни и улыбнулась Инне.

— У вас такие замечательные кошки! Очень ласковые.

— Просто вы им понравились. Они никому не позволяют себя гладить.

— Неужели? — светским тоном вопросила Катя. — Можно я сяду?

— Ну конечно!

Она села и сложила руки на черной юбке — ученица католической школы при монастыре Святой Магдалены.

Инне было очень ее жалко — так жалко, что она строго контролировала себя и каждое свое слово.

— Катя, может, вы поедите?

— Нет-нет, спасибо.

Инна с сомнением посмотрела на Глеба, а он на нее.

Ну да. Разумеется, ее надо накормить, а как же иначе?

Инна достала из холодильника длинный зеленый огурец в целлофановой пленке, привезенный из Москвы, увесистый, солнечный, толстый стручок сладкого перца, пучок унылого укропа — зимний укроп почему-то всегда чрезвычайно уныл — и миску с мясом.

— Глеб, сядь, пожалуйста.