Первое правило королевы

– С кем расплатились? – Это Глеб Звоницкий влез. Катя посмотрела на него и пожала плечами.

– Но речь шла о деньгах? – насторожившись, как рысь на охоте, спросила Инна.

– По-моему, нет, – подумав немного, ответила Катя. – Знаете, в том смысле, что расплата за грехи.

– А что это за… грехи?

– У них нет никаких грехов! – вдруг резко заявила губернаторская дочь и выпрямилась. Джина у нее на коленях вздрогнула и подняла голову. – Какие у них грехи! Они даже умерли… почти в один день!

Они не умерли, подумала Инна. Их убили.

– Господи, сейчас все начнут искать эти грехи и мусолить нашу жизнь! – Катя раздула ноздри. Глеб Звоницкий смотрел на нее с изумлением. До этой секунды она была «бедной овечкой», он не подозревал о том, что у нее могут быть какие-то сильные эмоции. – Конечно, папа всю жизнь занимал большие должности, таким краем руководил, а потом застрелился! Сейчас все скажут, что он взятки брал миллионные или конкурентов убивал! Или что мама его убила, как жена того генерала… господи, как же его фамилия!.. Я ничего этого не хочу слушать. Вы поняли?! Не хочу!

– Кать, – тихо произнесла Инна. Ей было очень жалко ее, почти до слез, и она знала, что ничем не сможет ей помочь – никто не сможет. – Кать, вам придется… это как-то принять, не знаю. Конечно, сейчас будет много грязи, и ваши родители…

– Мои родители были самыми лучшими на свете, – отчеканила Катя. – Вам ясно?

Джина спрыгнула с ее колен, отошла и оглянулась с неудовольствием.

– Ваш отец оставил мне бумаги, – сказала Инна ровным голосом. – Я их не получила. Мне обязательно нужно выяснить, что это за бумаги и почему он оставил их именно мне. Вы должны помочь мне, Катя.

– Бумаги, – пробормотала губернаторская дочь, – ну да, бумаги. Мама говорила про бумаги. Мама вчера хотела их вам отдать. Помните, на… поминках, когда я к вам подошла?

Инне было уже все равно, слышит Глеб или нет. Она никогда ничего не боялась и сейчас не станет бояться.

– Они были у вас на даче?

– Не знаю.

– Любовь Ивановна на встречу со мной поехала прямо с дачи?

– Нет. Мы вернулись в город. Там остались убираться, а мы вернулись на городскую квартиру. Мы Митьку хотели дождаться, а потом поняли, что не дождемся.

– Он был… сильно пьян? Катя скривилась:

– Как обычно. И мама не поехала. Пешком пошла. Водитель куда-то подевался, сразу после кладбища. Мама сказала, что так теперь будет всегда, потому что никому мы не нужны.

Это точно, подумала Инна. Никому вы теперь не нужны.

– А бумаг этих я не видела.

– Инна Васильевна, – осторожно спросил Глеб Звоницкий, – о чем вы говорите? Какие бумаги?

– Я сама не знаю, – призналась Инна. – И больше ваша мама точно не говорила ни про преступление, ни про наказание, да?

Катя покачала головой и с досадой заправила за ухо выбившуюся прядь.

– Она сказала, что мы и так достаточно наказаны. Я думаю, это она про Митьку. И еще спросила, помню ли я Машу Мурзину. Я сказала, что помню.

– Кто такая Маша Мурзина?

– Она утопилась, – объяснила Катя. – Давно, лет двадцать назад. Папа сердился, что отец Василий велел ее за оградой похоронить, знаете, как самоубийц хоронят.

У Инны что-то похолодело в голове, под самыми волосами.

Господи, какие странные, немыслимые петли. Двадцать лет назад Мухин сердился, что самоубийцу Машу похоронили за оградой. Вчера похоронили его самого – в ограде, все как полагается и даже «с почестями», – но тоже «как самоубийцу».

Инна налила в чайник воды из канистры. Это была особая вода, Осип ездил за ней далеко. Из Енисея вырезали кусок, белый ледяной кубик, заворачивали в брезент и привозили в город. Инне казалось, что это самая лучшая вода на свете, куда там «Эвиану» с «Виттелем»!

– Катя, а почему Любовь Ивановна вспомнила про… Машу? Вы не знаете?

Катя покачала головой – нет, не знает.

– Ну, хоть о чем вы говорили в тот момент? Катя еще немного подумала.

– О том, что бог троицу любит, и о том, что наказаны все трое. А вот теперь и отец.

– Кто – трое? Какие трое? Катя покачала головой.

– А от меня муж ушел, – сказала она внезапно. – Давно, еще летом. Мама меня утешала, говорила, что он побегает и вернется. Но он не вернется, я знаю.

У него теперь Илона, художница. Ей надо рисовать, а Генке нужна моя квартира. Для Илоны. Инна всегда соображала очень быстро.

– Квартира принадлежит вашему отцу?

– Ну, конечно. А теперь мне.

– Вам, – повторила Инна.

Пришел Тоник, сел рядом с Джиной и зевнул во всю пасть. Глеб Звоницкий посмотрел на Инну.

– А это мальчик или девочка? – спросила Катя про Тоника.

– Это он. Тоник.

– А куда вы деваете котят?

– У них не бывает котят. Мне пришлось сделать им операции. – Инна словно оправдывалась. – Я везде вожу их с собой, с котятами я бы не справилась.

– Жать, – сказала Катя. – Я бы взяла котенка.

– Ваш муж был на похоронах?

– Нет, он только сегодня прилетел. Наверное, узнал, что мама умерла.

Инна достала с полки три кружки – из одной недавно пил Ястребов Александр Петрович – и поставила на стол. Потом подумала и переставила: ту, из которой он пил, взяла себе.

– Во сколько московский рейс прибывает? – спросила она у Глеба.